Загон - Евгений Прошкин

Андрей, зарычав, поднялся и пошел на кухню.

Илья проводил его взглядом и включил монитор – чтобы заглушить скрип шкафа. Насколько он помнил, левая дверца у Андрея перекосилась, и зажатые петли издавали тонкий, пронзительный визг. Левая дверца – та, за которой находится стопка белья.

Случай был самый что ни на есть подходящий. Андрей пребывал в прострации, к тому же здесь был Вадик, а двое подозреваемых – это лучше, чем один.

Илья сунул пальцы между пододеяльниками и уже нащупал жесткий угол кредитки, но в этот момент где-то внутри зазвенел тревожный колокольчик. Отдернув руку, он быстро притворил дверцу и напряг слух – Вадик с Андреем продолжали клацать посудой.

Значит, это были не шаги. Илье показалось – кто-то идет, но нет, это было нечто иное. Он снова повернулся к шкафу и нерешительно замер. Что-то ему мешало. Что-то странное и новое – пугающе новое.

Он… он просто не хотел воровать у Андрея. Вернее, – желание было – не столько украсть, сколько купить ботинки, однако поверх этого желания наслаивались неведомые ранее чувства – жалость и стыд.

– Лучше б ты печенья притащил, – повысив голос, сказал Андрей.

Вместе с Вадиком они заносили в комнату чашки, тарелки и пузатый керамический чайник. Илья помог им все это расставить и подцепил кусочек сыра. Сыр был отвратительный.

– Погодите садиться, – обратился к ним Андрей. – Завтра же у нас День Единения, да? Пока не передумал…

Он подошел к гардеробу и, распахнув левую дверцу, порылся в белье.

– Где же она?.. Была тут… А, вот! Вот она, – он достал карточку и торжественно положил ее на стол. – Четыреста крепов. Их ведь можно разделить?

– Ты что это удумал? – настороженно спросил Илья.

– Вадику – на кисточки, тебе… не знаю. Одеколон какой-нибудь?.. Каждому по двести, – объявил Андрей. – С праздником, мужики. Завтра надо было, да завтра, боюсь, настроение пропадет. Зажму.

– Нет, – твердо сказал Вадик. – Спасибо, но нет. На кисти мне хватает.

– Я тоже не возьму, – подал голос Илья.

– Копил я на терминал… Но не судьба. Зачем он мне? Люди не меняются. Рожденный чером… как там дальше? Забыл… Так что не кочевряжьтесь и берите.

– Ну ты, Андрюха!.. – восторженно пробормотал Вадик. – Нет слов, одни междометия… Тогда я тебе картину подарю. Бери, какая понравится. И краску. Ты же хотел для этого… своего… Будет тебе завтра краска, самая лучшая. И тебе, Илья, тоже картину. С праздником!

– А я вам что?.. – растерялся Илья. – Мне и подарить-то нечего.

– А ты человек хороший. Это и есть подарок, – сказал Андрей.

– Спасибо, но этого маловато. Хороший!.. Нашли тоже, хорошего. Во!.. Вот я вам чего подарю! Вы в центре давно не были?

Вадик с Андреем синхронно почесали затылки.

– Ясно. День Единения надо не в блоке встречать, а в городе. Здесь вы такого не увидите. Буду у вас экскурсоводом. Надо же деньги отрабатывать!

Пожав друг другу руки, они сели пить чай. В новостях рассказывали о грандиозных приготовлениях к завтрашнему празднику. Андрей и Вадик зачарованно смотрели в монитор, Илья же не сводил глаз с кредитки.

Нельзя сказать, чтоб Илье ничего не дарили, но ни один из подарков не доставлял ему такого удовольствия. И это его печалило.

* * *

Вызов пришел глубокой ночью, между четырьмя и пятью часами. Монитор включился и начал увеличивать яркость, пока Белкин не ответил.

– Да… чего надо?.. – бросил он, щурясь и натягивая одеяло к подбородку.

– Извините, Иван Петрович, – сказала дежурная по участку. – Извините, что разбудила, но вы приказали в любое время.

– Да…

– Эйнштейн Григорий Исаакович…

– Да?! – рявкнул Белкин, окончательно просыпаясь. – Я же велел охрану!..

– Охрана и сообщила. Он сам, Иван Петрович, он в окно выбросился.

– Это точно? Точно сам?

– Точнее некуда, два свидетеля. И еще есть записка. Транслировать?

– Что спрашивать-то?!

Дежурная исчезла, и на экране появился листок серой бумаги, исписанный по диагонали:

«Дорогая неотложка! Ухожу по собственной воле, не дожидаясь твоего палача. Ухожу, чтобы попасть в ад и отдохнуть от тебя, от себя, от этой жизни. Надеюсь, в аду будет лучше. Там мы с тобой и встретимся. Г. И. Эйнштейн, чер».

– Ох ты, черт!.. – выдохнул Белкин.

Он утер лицо и, отбросив одеяло, сел на кровати. На часах было почти пять. Почти утро. Праздник начинался паршиво.

– Не бойтесь, – сказал Илья. – Здесь такие же люди, как и мы. ИС у них повыше, ну и что? Это на лице не написано. Но если будете вот так смотреть…

– А как мы смотрим? – спросил Вадик.

– Как звери в клетке. Лоб не морщить, брови раздвинуть! И ничего не стесняйся. Сделал что-нибудь неправильно – не вздумай краснеть. Сделай еще раз, пусть все увидят, что это не промах, а индивидуальность. Убогим людям это нравится.

– Кто убогие-то?

– Они, Вадик, они. Будешь думать иначе – лучше сюда не соваться. В городе средний балл – пятьсот, а у тебя пятьсот десять, понял? Внуши это себе как следует.

Муниципальный автобус заехал на стоянку возле большого объездного кольца и пшикнул дверьми. Водитель в зеркало наблюдал, как трое черов отлепились от окна и вышли на улицу. Салон опустел. До конечной доезжали лишь те, кто хотел попасть в город, – таких бывало не больше двух-трех за день, и они всегда вызывали интерес.

Водитель проследил, как черы поднимаются к трубе надземного перехода, и вывернул руль. Затем с привычной завистью посмотрел на разноцветные крыши по ту сторону от кольцевой и направился обратно в блок. Ничего, кроме крыш, из кабины он не видел, но ему хватало и этого.

За дорогой находилась еще одна стоянка, тоже для общественного транспорта, но совсем другая. Половину тротуара занимал прозрачный голубой козырек. Под навесом оказалось несколько кресел – гораздо удобней тех, что выдавались в гуманитарной лавке под видом домашней мебели. Тут же, возле козырька, выстроилась шеренга торговых автоматов, оформленных так, что от одного взгляда на них рот наполнялся слюной.

– Дорого, – сказал Илья. – На остановке ничего покупать не будем.

Андрей приблизился к автомату с большим бутербродом за прозрачной стенкой и медленно провел рукой по этикеткам.

– «Колбаса, сыр, салат, горчица, майонез», – прочитал он. – «И хрустящая булочка»… Сыр такой же мерзкий, как у нас?

– Кто его купит, мерзкий?

– И сколько это стоит?

– Меньше вопросов. Там все написано.