Загон - Евгений Прошкин

– Он на самом деле Гоша? – спросил Илья. – Передайте своему Гоше, что он осел. И Гришаня – тоже. Так парня отделали, я его еле довез.

– Парня?.. – озадачился голос.

– Объект, – поправился Илья.

– А-а… Это для правдоподобия. Не понарошку же им его бить. Ну, и как ты вышел из положения?

– Я его танозином намазал. Не чистым, конечно. Картошки добавил, геркулеса. И еще мочи.

– А это зачем?

– Для правдоподобия.

– Все в игрушки играешь? Следующие шаги, – потребовал голос.

– Уже предпринял. Изучаю окружение.

– И что у него с окружением?

– Есть некий Вадик, живет в том же корпусе. Между прочим, он…

Илья посмотрел на стену и вдруг представил, как убивает художника, ножом ли, вилкой – все равно. Убивает, и сжигает картины, потому что взять их себе невозможно, а оставить, чтоб тупые черы закрывали ими дырки в обоях, – невозможно вдвойне.

– Ну?! Царапин! Что он там «между прочим»?

– Да… ничего особенного. Такой же, как объект.

– Такой же?

– Нет, нет, – спохватился он. – В смысле, чер обычный. Все разговоры – про женщин, про сериалы… Мусор, а не человек. Буду щупать дальше.

– Ну, щупай, щупай. Запоминай новый адрес.

– Что?! – вскричал Илья. – Опять адрес?! Я в палачи не нанимался! Завтра праздник всенародный, а вы меня на такой грех толкаете.

– Грешить придется сегодня, на завтра планы особые. Поэтому не ершись и запоминай.

Илье назвали дом и квартиру. Ехать предстояло далеко, аж в тридцать третий блок.

– Зовут Григорий, – сказал голос. – Фамилия – Эйнштейн.

– Потомок, что ли? – хохотнул Илья.

– Нет. Но такой же нездоровый.

– Лечить бы их, а? Убивать-то что ж…

– Наследственные болезни не лечатся. Все, много болтаешь.

– Овчарка ты лишайная! – бросил Илья в отключенный браслет и пошел на кухню.

Достав из стола нож, он внимательно его осмотрел и почувствовал, как между лопаток пробежала холодная капля: на лезвии, у самой ручки, осталось темное пятнышко – не смытая кровь.

Илья открыл кран и схватил мочалку, но сколько он ни тер, пятнышко оставалось на месте. Он потратил всего пару минут, но за эти две минуты чуть не лишился рассудка: сыпал соль, скоблил лезвие другим ножом – без толку. Илья уже готов был выть от отчаяния, когда понял, что пятнышко – это вовсе не кровь, а брак закалки.

Он опустился на табуретку и перевел дыхание. Рубашка была насквозь мокрой, а руки ходили ходуном, словно с перепоя. Хорош палач, ничего не скажешь…

Илья вытер нож и швырнул его в ящик. Нет уж, больше рисковать он не станет. Лучше зубами рвать, чем вот так потом трястись. На месте что-нибудь найдется, а не найдется – можно элементарно задушить. Лишь бы не таскать эту дрянь к себе домой.

Приняв душ, Илья расчесал волосы и оделся в чистое. Глянул в зеркало – совсем другой вид. И руки уже успокоились. Там же, на ноже, не кровь была – просто сталь паршивая. При чем тут кровь? Никакой крови.

Нормально все.

Надо будет заняться гардеробчиком, отметил Илья. Комплект одежды номер первый и номер второй – скудновато даже для чера. Ботинки купить бы человеческие, а не эти, на пластиковой подошве, по полкило весом. Деньги, конвой собачий, деньги!..

Деньги у него были и, по словам начальства, немалые. Илья получал на кредитку ежемесячно, плюс разово – за отдельные мероприятия, плюс премии – так, от хорошего настроения. Однако воспользоваться деньгами Илья не мог, ни единым кредит-пунктиком, – карта до поры до времени хранилась у того же начальства.

«Где ты видел богатых черов?» – вопрошал незримый голос, и Илья, скрипя зубами, соглашался. Богатых черов не бывает.

Зато к моменту отставки должно было накопиться прилично. Илье, опять же с чужих слов, потихоньку готовили легенду о наследстве. Его это радовало, но денег на текущие расходы не прибавляло, а три крепа за смену, что он получал на конвертере, сулили новые летние туфли аккурат к зиме.

Впрочем, кое-какой вариант у него появился. Илья не случайно задумался об одежде – он редко думал о чем-то случайно, без повода.

Пока Белкин, намазанный танозином, валялся в отключке, Илья слегка пошарил в его вещах и наткнулся на кредитную карту. Андрей ее особенно и не прятал – по крайней мере, не так старательно, чтоб Илья не нашел. Конечно, в шкафу, конечно, в стопке постельного белья. Кепку можно было и не трогать. А то, видишь ли, чудовище у них там болеет…

«У нас, – оговорился Илья. – Там – это у нас, на дерьмофабрике».

Вчера он кредитку не взял – слишком рискованно, но деньги уже считал своими. Перемещение карточки из одного кармана в другой было вопросом сугубо техническим, и при том не самым сложным.

Интересно, сколько на ней? Сто, двести? Лучше двести, тогда и на ботинки хватит, и еще бухалова запасти останется.

Выйдя на улицу, Илья миновал так называемую детскую площадку и подошел к остановке. Районный автобус, как и линейка, был бесплатным, хотя Илья предпочел бы платить, но ехать сидя. В муниципальном транспорте подобное излишество было не предусмотрено.

Дождавшись автобуса, пыхтящего сарая из некрашеной нержавейки, Илья поднялся по высоким ступеням и встал в углу, возле округлого окна. Народу было мало, и, окажись в салоне кресла, мест хватило бы с избытком, но гуманитарная служба, видимо, полагала, что кресла – это чересчур комфортно. Из всех удобств автобус был оснащен лишь телемонитором, вечно настроенным на первую государственную программу.

За окном было скучно и противно. Дамы почти поголовно ходили в розовых блузках, и Илья их за это презирал. Любая, одетая не в розовое, казалась ему привлекательной – независимо от прочих достоинств.

Илья решил, что никогда не ляжет в постель с женщиной в розовом, – даже если это будут затейливые трусики из шикарного магазина в самом центре. Если розовые – все, облом.

Он перевернулся, чтобы видеть противоположную сторону улицы, но и там не было ничего нового. Розовые кофты. Одинаковые лица.

Зачем черам разные дома или разные квартиры? Им нравится быть похожими друг на друга, и они имеют то, что хотят.

«Эти люди счастливы», – с отвращением подумал Илья.

Мимо проплывали темно-серые скалы жилых блоков – квадратные дома, построенные квадратом и образующие квадратные дворы. Здесь все было правильно и спокойно, все имело четыре угла: и камень, и пустота в камне. И, вероятно, сама жизнь. За четыре года Илья ее так и не понял, этой жизни в блоке. Чтобы ее понять, надо быть чером.

Илья вышел у блока тридцать три, вернее, чуть позже, проехав лишние пятьсот метров. Учить его осторожности было не нужно, он и сам бы кого угодно научил. Он слыл удачливым вором, хотя будь он удачлив по-настоящему, на службу в неотложку не попал бы.