Один день в Древнем Риме. 24 часа из жизни людей, живших там - Филипп Матисзак

– Какие новости, Копа? – спрашивает Галлиен, видя у входа в таверну женщину. (Все называют ее Копа, хотя на самом деле ее зовут Мирталида. «Копа» (Copa) – это просто латинское слово, означающее «трактирщица», но Мирталида так давно содержит эту таверну, что порой она и сама забывает свое настоящее имя.)

В данный момент Копа стоит прямо у дверей своей таверны, пытаясь их отмыть и неистово ругаясь. Если подойти ближе, становится ясно, что какой-то вандал покрыл двери разнообразными изображениями мужских половых органов, нарисованными древесным углем. Копа прерывает работу, чтобы смахнуть с потного лба прядь темно-русых волос. Она объясняет: рисунки – это месть клиента, которого вышвырнули отсюда вчера вечером.

– Он проигнорировал предупреждение, – замечает она, указывая большим пальцем в глубь таверны. Хотя с улицы, занятой светом, увидеть этого нельзя, на одной из стен главного зала таверны помещена фреска. На ней изображен молодой человек, страстно целующий юную рабыню в свободном желтом платье, которая отбивается от явно нежелательного ухажера. Надпись ниже гласит: NOLO CUM SYRISCA («Не [связывайся] с Сириской»). За последние несколько лет имя на фреске несколько раз переписывали – девочки из таверны, даже рабыни, как правило, меняют работу, как только предоставляется возможность.

– Проблема с этими уличными бабниками, – замечает Копа, – в том, что они считают, будто все развлекаются с нашими служанками, кроме них. Этот пьяница вещал на всю таверну, что у него украли «его» девушку. Вчера вечером здесь была целая куча кельтиберов, и он сообщил им, что они – кучка волосатых идиотов, которые живут в испанских кроличьих норах и чистят зубы мочой (по правде говоря, кельтиберы и правда используют мочу для этих целей). Затем он предложил им помериться с ним силами. И, конечно, это не закончилось ничем хорошим. Но мне нет нужды рассказывать вам об этом, если вы знаете хоть что-нибудь о кельтиберах, – Копа кивком указывает на грубые граффити. – Тогда появились эти рисунки. Должно быть, он вернулся сюда перед рассветом, но я заметила это, только когда пришло время обеда[44].

Копа живет у себя в таверне, которая обычно работает до полуночи, а иногда и позже, если эдилы находятся в хорошем расположении духа. Поэтому по утрам, когда наступает время завтрака, ее заведение обычно закрыто. А вот обедать стоит именно здесь, потому что «Девятый столб» – одна из лучших закусочных на нижнем Эсквилине. У вина действительно вкус винограда, а не обычного пойла, которое, как говорится, «виноделы готовили, не снимая сапог». Но главная достопримечательность таверны «Девятый столб» – прекрасная Сириска.

А вот саму Копу лучше всего описывает слово «здоровенная». Порой это очень помогает трактирщице, ведь танцующая Сириска с румяным от вина лицом и с греческой повязкой на голове определенно привлекает внимание клиентов. Даже особые гости, возлежащие на ложах в нише в глубине таверны, приподнимутся, чтобы на нее посмотреть. Но дальше взглядов дело зайти не должно. У Копы есть ореховый прут, почти такой же толстый, как и ее запястье. Любой, кто попытается перевести танцующую Сириску в горизонтальное положение, сперва познакомится с этим прутом, а потом будет вышвырнут на улицу.

Впрочем, вина лежит не только на клиентах. Многие римские питейные заведения (popina) являются одновременно борделями (lupanaria), так же, как другие – постоялыми дворами, гостиницами, а некоторые совмещают все эти функции. Зачастую посетители считают, что все женщины в тавернах – продажные, но в «Девятом столбе» все иначе. Копа отнюдь не считает сводничество чем-то аморальным, просто разнимать драки между ревнивыми посетителями и не менее ревнивыми девушками – слишком утомительно, а терять хороших работниц из-за беременности – еще неприятнее. Поэтому Копа стоит на страже чистоты заведения не во имя морали, а ради удобства.

Закончив чистить двери, Копа возвращается в гостеприимный затененный зал своей таверны. Здесь душно от дыма очага, на котором готовят еду, а аромат свежеиспеченного хлеба смешивается с запахом жареной утятины со спаржей, которую подадут сегодня в качестве основного блюда. Чувствуется и стойкий аромат древесины яблони, которую Копа жжет каждое утро, чтобы перебить кислый запах старого вина и вонь, исходящую от плохо вымытых и сидящих в тесноте людей, – это неотъемлемая часть атмосферы любой таверны.

Зал наполнен гулом оживленных голосов. Сириска сейчас не танцует (потому что в таверне слишком много людей), но, хотя посетители любят представления, еще больше им нравится хорошая еда. Для многих присутствующих шестой час знаменует конец рабочего дня, который начался еще за час до рассвета. Теперь план такой: хорошенько поесть, выпить несколько стаканов разбавленного вина и отправиться домой поспать перед дружеским обедом.

Поэтому Сириска и еще две служанки бегают между скамьями, разнося тарелки, отбиваясь от тянущихся к ним рук и обмениваясь несмешными остротами и приветствиями с постоянными клиентами. Не случайно грубые попытки привлечь внимание противоположного пола по-латински называют taberna blandita: подвыпившие посетители «Девятого столба» так же не способны придумать изящную латинскую эпиграмму, как их собеседницы – оценить ее по достоинству. Таверны имеют репутацию довольно грубых заведений для приземленных людей, а «Девятый столб» делает все возможное, чтобы этой репутации соответствовать.

Предлагая посетителям утку, в таверне и так нарушают грань допустимого. Не в меру щепетильный император Тиберий запретил продавать какую-либо еду в заведениях, в которых продают напитки; впрочем, император Нерон (сам завсегдатай подобных кабаков) разрешил готовить бобы и овощи. Формально эти законы все еще действуют и могут быть применены, если представителям власти кто-то заплатит за излишнюю строгость. Поэтому Копа старается поддерживать хорошие отношения со своими конкурентами – лавкой, которая торгует едой навынос дальше по улице возле храма Кастора и Поллукса. Хотя и трактирщица иногда просит своих самых грубых клиентов намекнуть владелице этой лавки, что может произойти, если эти отношения когда-нибудь разладятся.