Дочь лжеца - Меган Кули Петерсон

– Я знаю, – отвечает она, потирая кончик носа. – Просто передаю мамины слова. Ей нравится, когда я соглашаюсь. А иначе становится грустной-прегрустной.

– А она говорила тебе что-нибудь насчет работы на правительство? – спрашиваю я, не слишком уверенная, что маленькая девочка может знать об общественных структурах и их взаимодействии. Но мне отчаянно нужны ответы.

– Я не знаю, – наконец отзывается она после продолжительной паузы, во время которой теребит ненастоящие деньги, настороженно поглядывая на меня.

– Ты можешь мне все рассказать. Все останется между нами, обещаю.

– Мне запрещено об этом говорить.

– Даже со мной?

Должно быть, мои слова звучат слишком жестко, потому что Эми кривит губы и отводит взгляд. Я выдавливаю улыбку.

– Теперь твоя очередь отправляться за покупками!

Девочка складывает в таз несколько банок, но заметно, что игра ее больше не занимает.

Как и меня.

* * *

У меня нет желания общаться с доктором Люндхагеном, но я заставляю себя поехать.

Я сумею отыскать способ сбежать, только если буду регулярно выбираться из дома.

Растение в горшке теперь занимает в кабинете врача другое место, возле моего кресла.

– Как ты себя сегодня чувствуешь, Пайпер? – кашлянув, интересуется собеседник.

Я же могу думать только об Эми.

Скольких еще детей забрали у членов Коммуны?

Начинаю считать проезжающие мимо окна машины и тут понимаю, что доктор ждет моего ответа.

– Что произойдет, если вы расскажете Джинни о наших беседах? – спрашиваю я.

– Все, что ты говоришь, останется строго между нами. Единственное условие, при котором я могу нарушить конфиденциальность, – если почувствую, что ты представляешь угрозу для самой себя или окружающих. В остальных случаях я сохраню предмет нашей беседы в тайне. Джинни никогда не узнает то, что мы здесь обсуждали.

– Ладно, – киваю я, обдумав заявление мужчины. – В доме помимо меня живет еще одна девочка. Я встретила ее прошлой ночью.

– Да? И что же произошло? – с любопытством приподнимает он бровь.

– Она думает, что Джинни – ее мать. А сама Джинни представила Эми как свою дочь.

– Ясно.

– Ясно? И это все, что вы можете сказать?

Доктор несколько секунд пристально на меня смотрит, словно стараясь что-то сообразить.

– Эми на самом деле приходится дочерью Джинни. Просто пока гостила у бабушки и дедушки.

Я ничего не отвечаю.

– Я знаю Эми с самого ее детства, – добавляет Люндхаген.

К щекам приливает кровь, и я впиваюсь ногтями в подлокотники кресла.

– О чем ты сейчас думаешь? – интересуется собеседник.

– Вы хотите честный ответ?

– Как и всегда, – кивает он.

– Я считаю, что вы лжете!

– И о чем же?

– Да обо всем, что со мной происходит! Почему меня забрали из родной семьи. Про то, кто такие Эми и Джинни. Наверняка вы тоже являетесь частью системы и просто пытаетесь завоевать мое доверие, чтобы промыть затем мозги. Отец предупреждал, что это случится, и оказался прав.

– Я понимаю, почему ты так думаешь. Теперь моя очередь честно высказать свое мнение, – доктор откладывает ручку, мышцы его лица расслабляются. – Уверяю, я не обманываю тебя насчет Эми. Органы опеки сочли условия проживания опасными для твоего благополучия, а потому решили временно ограничить твою свободу перемещения. Никто не пытается промыть тебе мозги. Наоборот, я хочу, чтобы ты мыслила самостоятельно.

– Я и мыслю самостоятельно.

– Родители позволяли принимать тебе решения, когда ты росла? Позволяли высказывать собственное мнение?

– Конечно!

– И ты сама приходила к этому мнению? Или оно отражало то, чему тебя учили?

– Вы пытаетесь мной манипулировать. – Я трясу головой, внезапно ощутив, что с трудом могу сфокусировать зрение.

– Это не так, Пайпер. Просто я пытаюсь понять, почему ты не доверяешь никому, кроме родителей.

– Потому, – ворчу я, сама осознавая, насколько слабым кажется этот ответ.

– Ты можешь пояснить?

– Все, что они говорили, было правдой. Они предупреждали, что меня попытаются забрать из семьи, так и произошло! Это единственное доказательство, которое мне требуется! – Я стучу кулаком по подлокотнику кресла, стараясь донести до доктора свою мысль.

Он внимательно смотрит на меня, прежде чем снова заговорить:

– Они сообщили, кто попытается тебя забрать?

– Правительственные агенты.

– Вроде шпионов?

– Ага. Ну да. Наверное. – Отец никогда не вдавался в детали.

Собеседник перелистывает страницы блокнота и зачитывает:

– Женщина по имени Кэролайн и мужчина по имени Джейсон из органов опеки были назначены на это дело и забрали тебя из семьи. Они не являются правительственными агентами или шпионами. Они просто соцработники. Так что на этот счет твои родители ошибались. Возможно ли, что они оказались не правы и в каких-то других вещах?

– Шпионы и соцработники – это одно и то же. Они все из правительства, – отвечаю я, сжав руки в кулаки и нервно сглатывая. – Вы пытаетесь заставить меня усомниться в словах матери и отца.

– А что плохого случится, если ты с ними не согласишься?

– Если потерять веру в них, то можно умереть! – восклицаю я, потом закрываю глаза и делаю глубокий вдох, но сердце не хочет замедлять темп. – Я могу стать причиной того, что мои братья и сестры погибнут! Как вы не понимаете?

– Должно быть, очень страшно так думать: что твои мысли в состоянии вызвать такие серьезные последствия, – наклоняясь вперед, произносит доктор. – Но мысли – это не действия. Я ясно выражаюсь?

Я не отвечаю.

– Попробуй представить розового слона, – продолжает он. – Можешь вообразить, как он сидит рядом с нами?

Я не отрываю глаза от грязно-серого ковра, и ярко-земляничный слон возникает на краю зрения безо всяких усилий.

– А теперь давай оба сконцентрируем внимание на этом слоне и постараемся сделать его настоящим.

– Это все фигня, – комментирую я, закатывая глаза.

– Но почему? Ты же сама минуту назад утверждала, что мысли могут убить? Почему бы тогда им не заставить розового слона появиться из ниоткуда?

– Просто не выйдет, вот почему.

– Значит, только негативные эмоции причиняют вред в реальности?

– Точно.

– Но почему ты считаешь сомнение негативным?