Ветер богов - Богдан Сушинский

— И все же я не могу доверять вам какие-либо сведения до тех пор, пока вы не будете иметь право получать их официальным путем.

— Секреты ракетостроения, господин конструктор, даются вам значительно легче, чем канцелярские формулировки, — успокоил его Скорцени. — Сейчас этот вопрос интересует меня лишь в общих чертах, в принципе. Коль я уж занимаюсь пилотируемыми ракетами, отправляя своих камикадзе прямо к Господу…

— Если в общих, то такая подготовка ведется.

— Значит, мои сведения верны.

Лицо фон Брауна принадлежало человеку, лет на десять старше своего владельца. Все, кому приходилось встречаться с конструктором, поражались несоответствию возраста этого технического гения и его лица. Вот и сейчас он смотрел на Скорцени взглядом умудренного жизнью старца, давно забывшего, как следует объяснять молодым обычные житейские истины.

— Было бы странно, если бы фюрер не пытался связаться с Высшими Посвященными Вселенной не только путем медиумической связи, но и через космическое посольство. Конечно же, такие работы ведутся. Причем довольно успешно, — заученно постучал фон Браун костяшками пальцев по столу.

— То есть вы верите, что, кроме Бога, там, на небесах, существует еще некто? Который знает о нашем существовании и внимательно следит за всем тем, что происходит в нашем мире?

— И даже навязывает свое видение мира, — все с той же вселенской усталостью в голосе подхватил Вернер фон Браун. — Как, впрочем, и свою волю.

— Значит, вы верите во все это?

— Вот что вас интересует в первую очередь? — отлегло от сердца конструктора. — Я бы выразился точнее: меня, всех нас, конструкторов, создателей ракет просто-таки вынуждают верить в нашу странную связь и нашу зависимость от космоса.

— Вынуждают?

— Не гестапо, естественно. Высшие Силы. Мы показались бы слишком безразличными ко Вселенной, если бы не стремились познать ее.

— Но желают ли эти силы нашего визита в космос? Что, если в их планы не входит принимать каких-либо гостей с Земли?

Фон Браун запрокинул голову и, прикрыв глаза, несколько минут тягостно молчал, словно молился или испрашивал у Высших Сил совета: отвечать ему на этот вопрос шефа диверсантов или не стоит? И если отвечать, то в каком духе?

— Будь у них такое желание, нам не пришлось бы изобретать то космическое колесо, которое они давно изобрели. Взяли да подарили бы нам свои идеи и свою технологию. Как видите, облагодетельствовать нас таким снисхождением они не спешат.

— У них могут быть веские причины.

— Можете не сомневаться, веские.

Скорцени закурил — он курил крайне редко и лишь тогда, когда нужно было сосредоточиться, — и какое-то время молча рассматривал бумаги на столе главного конструктора.

— Ясно, что их должна настораживать агрессивность землян, наша склонность к войнам. Вопрос в том, владеете ли вы такой информацией или же основываетесь только на предположениях.

— Пока лишь на предположениях. Но при этом задумываемся: а что есть наши предположения? Кем они навеяны? Кстати, господин штурмбаннфюрер, лично вы не согласились бы стать первым германским астронавтом? Как-никак «первый диверсант рейха», человек без страха… Все остальное доскажет Геббельс и его неувядаемая «Фелькишер беобахтер». Но совершенно ясно, что и в этом случае ваше имя произвело бы впечатление. Вас не удивляет мое предложение?

— Следует ли начинать знакомство с Учителями Вселенной с засылки к ним диверсанта? Там могут не так истолковать мое прибытие, — улыбнулся Скорцени. — Но если окажется, что более достойной кандидатуры вам все же не подыскать… Обсудим, дьявол меня расстреляй.

В последние дни этот разговор с генеральным фаустииком рейха вспоминался Скорцени все чаще и чаще. Война подходила к завершению, а завершиться она могла лишь поражением Германии. Но поражение — тот исход, который для него, Скорцени, воспринимался как безысходность. Так, может быть, размышлял он, лучший способ пережить поражение в этом мире — отречься от него, найдя свою гибель где-нибудь во Вселенной, выполняя последнюю волю, последнее задание фюрера?

В небольшой книжице, которую в бюро Брауна ему вручили за час до встречи с шефом, говорилось, что должны пройти годы, возможно десятки лет, прежде чем астронавты достигнут планеты, заселенной разумными существами. Но есть надежда, что, едва преодолев земное притяжение, пилоты окажутся под попечительством Учителей Космоса, которые, расчувствовавшись по поводу научно-технических достижений рейха, наконец-то соизволят вступить в открытый контакт с его представителями — о чем давно и тайно мечтает фюрер.

Лимонный овал луны медленно погружался в чашу озера, округляясь в ней, словно головка масла в молочном ковше.

Иногда Скорцени казалось, что он слышит, как под серебристым шатром ночи звучит органная мелодия поднебесья. Плененный ею, штурмбаннфюрер вдруг отчетливо увидел, как от борта крейсера отходит катер со смертником и, минуя небольшой островок, устремляется к силуэту вражеского судна.

Катер стремительно удалялся, но по каким-то неизвестным законам Скорцени продолжал видеть его, а иногда даже улавливал сосредоточенный облик камикадзе — лицо-маску, окаймленную фосфорическим нимбом.

«Мы все посланы кем-то на смерть, дьявол меня расстреляй, — возродился где-то в морской дали его, Скорцени, собственный голос. — Все мы “люди-торпеды”, запущенные однажды холодной рукой Творца. Другое дело, что у каждого из нас свой срок и своя цель. Вот только не каждому дано определять их по жребию, как это выпало вам, унтер-офицер Райс. Не каждому это дано… избирать свой час и свою цель по жребию. За большинство из нас этот жребий тянут где-то там, в космосе».

— С кем это вы там воркуете, мой штурмбаннфюрер? — тихий, вкрадчивый голос Лилии Фройнштаг малиново прозвенел за спиной у Скорцени, и штурмбаннфюрер ощутил у себя на затылке пленительный запах духов и сладостную теплоту женского тела.

— Разве? Мне-то казалось, что я молчу, как римская статуя.

— Не обольщайтесь, я слышала ваш голос.

— Мне тоже показалось, что слышал его.

Фройнштаг остановилась рядом со Скорцени и взглянула на темнеющую внизу чашу озера.

— Я и не догадывалась, что из вашего окна может открываться такой фантастический пейзаж, — едва слышно молвила она, потершись щекой о предплечье мужчины.

— Я тоже.

— Признаюсь, что открыла дверь и несколько минут наблюдала за вами. К счастью, вы не услышали скрипа двери и не почувствовали моего присутствия. Но голос ваш я слышала, собственно, какие-то отдельные, несвязные слова, будто бредили.

— Подтвердив это, Фройнштаг, вы заставили меня подумать, что это со мной говорила душа Райса.

— Кого?

— Унтер-офицера, смертника.

— Ах, смертника. Этот Райс — ваш однополчанин по дивизии «Рейх»?