Сестры зимнего леса - Рина Росснер

Замечаю, что больше не чувствую себя одинокой.

– Либа, ты же разговаривала с Майзельсами… Они не пустят тебя погостить?

– Меня? А ты?

– Мне кажется, я не смогу покинуть лес.

– Ну, и кто теперь из нас мишуге? Учти, одну тебя я тут не оставлю. Не знаю, что нас ждёт впереди, но родители не захотели бы, чтобы мы разделялись.

– Они уехали. И ещё неизвестно, вернутся ли.

– Разумеется, вернутся, – отвечаю я, однако мой голос срывается.

– Они нас бросили.

– Неправда. Тятя поехал проведать ребе, лежащего при смерти. Что ему, по-твоему, надо было делать? Сидеть дома?

– Тятя нам здесь нужен. Здесь что-то назревает.

И хотелось бы возразить, да права сестра. Жаль, что родители не остались. Я не говорю Лайе про гул, идущий из-под земли, просто потому, что не знаю толком, как его описать. Да и поймёт ли она? Может, я вообще его вообразила? Тут до меня кое-что доходит: я не хочу, чтобы Лайя сегодня уходила в лес одна не только потому, что мы должны держаться вместе. Если она уйдёт одна, значит, и я останусь в лесу одна-одинёшенька.

– Иногда, по ночам, я слышу звуки, – говорит Лайя. – Они пугают, но ужасно любопытно, что это такое. Ты их тоже слышишь? Вроде как кто скребёт по крыше.

– Слышу. – Я стою ни жива ни мертва.

– Наша хата превратилась в клетку.

– Это потому, что ты у нас птица, – смеюсь я.

– И ничего смешного, – фыркает Лайя.

Прикрываю ладонью рот и со вздохом заправляю ей за ухо золотистый локон.

– Их хоб дих либ![37] И буду любить вечно! – повторяю я матушкины слова.

– Я тоже тебя люблю, Либа, и никогда-никогда не разлюблю. А ты будешь меня любить, если я выйду замуж за пылкого красавца и уеду отсюда? – она подмигивает.

Думаю о Довиде, его руках и тёплых, смеющихся надо мной глазах. Каково будет с ним вновь повидаться? Сесть за стол с Майзельсами, почувствовать себя своей в их доме?

– Даже тогда, – отвечаю я. – Но с условием. Этим красавцем не станет Фёдор Ховлин!

– Ах, так! – Лайя хватает кухонное полотенце и замахивается на меня.

С визгом выбегаю из дому. Мы с хохотом гоняемся друг за другом, пока не слышим громкое дребезжание крышки кипящего чайника.

– Чай! – вопит Лайя и кидается обратно в хату.

Иду за ней. На сердце у меня полегчало. Что бы нас ни ожидало, будущее мы встретим вместе.

Притворяясь, что сплю, жду, когда Лайя выберется за окно. Притворяться я научилась. В последнее время только и делаю, что притворяюсь: страшная медведица притворяется доброй девушкой. А как иначе? По-другому нельзя.

Наконец Лайя уходит. Субботнюю одежду я надела заранее. Встаю с кровати, спускаюсь по лестнице, набрасываю жакетку и выхожу за дверь.

Перебегая от дерева к дереву, от куста к кусту, следую за Лайей. Сначала она идёт неторопливо, напевая что-то себе под нос, потом ускорят шаг, пускается бегом. Вскоре я совсем теряю её из виду.

Пытаюсь отыскать следы беглянки по запаху. Увы, безуспешно.

Иду налево, сворачиваю направо, вновь налево, миную древний дуб, вхожу в сосновый бор. То и дело останавливаюсь и прислушиваюсь. Вокруг тишина. Ума не приложу, куда теперь идти? И тут внезапно различаю гул, от которого начинает саднить кончики пальцев. Где-то трещит ветка, и волосы встают дыбом. До меня доходит, что я – одна в тёмном бескрайнем лесу. Что же я натворила?

Чуть ли не до бровей натягиваю платок и с ужасом чувствую на щеках пробивающуюся шерсть. Кожа зудит, вот-вот моя вторая натура вырвется на свободу. Сжимаю зубы, зажмуриваюсь, уговаривая медведицу успокоиться.

Меня бьёт крупная дрожь. Опять трещит ветка, на сей раз – ближе. Я срываюсь на бег. Бегу, не разбирая дороги. Ужасно хочется опуститься на четвереньки, вцепиться когтями в жирный суглинок, но я не поддаюсь. Просто бегу что есть мочи.

Никогда прежде лес меня не пугал. Он был для меня земным раем. Теперь же сердце бьётся, точно кузнечный молот.

Наконец впереди появляются знакомые домики. Наше местечко! Я даже вскрикиваю от радости.

Подбегаю к дому Майзельсов и стучусь в дверь.

Окна приветливо светятся, из трубы идёт дым. Вижу через окно горящий очаг. Пахнет куриным супом, топлёным гусиным смальцем, свежеиспечёнными халами. Совсем недавно так же пахло и у нас дома. На глаза наворачиваются слёзы. Я до боли соскучилась по родителям. Если бы тятя не уехал, разве бы я испугалась какой-то треснувшей ветки? Если бы матушка не уехала, разве бы я бродила по лесу в пятницу вечером? По нашему дому разносился бы аромат горячего, только что из печи, хлеба. Стою под дверью, набираясь смелости вновь постучать, жду, когда высохнут слёзы.