Адам и Эвелин - Инго Шульце

— А какой сегодня день недели?

Госпожа Ангьяль его не услышала. Все ее туловище было напряжено, лицо покраснело. Она тихо стонала, затем вбирала в себя воздух, а в те короткие перерывы, которые позволяла себе делать, сдувала волосы со лба.

— Готово! — сказала госпожа Ангьяль, взяла ложку и сдвинула вспененное молоко к носику кувшина, откуда оно тонкой струйкой полилось Адаму в чашку. Ее рука, задевшая Адама, была липкой и горячей.

— Ваш муж уже ушел на работу?

— Он поехал за Пепи, они завтра приедут.

— Какой прекрасный кофе, в нем даже ложка стоит.

— Вы очень любезны, господин Адам, всегда любезны, — сказала госпожа Ангьяль и вздохнула.

— Вы так о нас заботитесь — я себе рай так представляю.

— Можно я вам кое-что покажу? Нет-нет, сидите, я принесу, не вставайте.

Госпожа Ангьяль засеменила в дом, Адам еще раз открыл сахарницу, посыпал молочную пену равномерным слоем песка и окунул в нее рогалик. Было тихо, если не считать цикад, пения жаворонка и шелеста листьев, без которого ветер даже не чувствовался бы.

— Господин Адам, посмотрите, какое великолепие! Вы только потрогайте!

Госпожа Ангьяль держала в руках рулон темно-бордовой ткани и раскачивала его в руках, полная гордости и радости.

— Откуда у вас эта ткань?

— Это одной моей подруги. Ей брат прислал, из Швейцарии. Пожалуйста, потрогайте!

Адам вытер руки салфеткой и потрогал материал.

— Крепдешин? О, да это великолепный крепдешин. У меня была как-то похожая ткань, но не такого качества, и не так много, и не такого цвета. Сколько здесь метров, десять, двенадцать?

— Она сказала, дюжина, этого для нас всех хватит, так она сказала.

— А что она хочет из этого сшить?

— Что-нибудь праздничное, к свадьбе сына, вечернее платье. Вот, пожалуйста!

Адам вытянул губы в знак одобрения и взял рулон.

— Господин Адам, мне очень неудобно, но я должна вас спросить, хотя вы и в отпуске, не хотели бы вы? Было бы замечательно, если б вы пошили для нее, потому что она обещала, что я, если что-нибудь останется, смогу использовать остатки для себя, если вы согласитесь, несмотря на отпуск, поэтому…

— У вас есть швейная машинка?

— Да-да-да, у Магды есть электрическая, даже «Текстима».

— Если вы уверены, что вам нужен именно я, — с большим удовольствием.

— Правда, господин Адам, правда? Вы на меня не сердитесь?

— Нет, я, наоборот, рад, что могу быть полезен, пусть приходит, или мы к ней сходим, как вам удобнее.

— Такая радость, господин Адам, такая радость! Я сейчас позвоню, я ей позвоню.

Госпожа Ангьяль прошла в дом, раздвинув занавеску из пластмассовых полосок, а Адам продолжал сидеть за столом с рулоном ткани в руках. Он не решался положить его рядом с собой.

— Чей ребенок? — спросила Симона.

— Доброе утро, — сказал Адам и прижал рулон к себе, чтобы Симона смогла пройти мимо него на свое место. — Приятного аппетита!

— Мне не до аппетита, — сказала она.

— Бонжур, — сказал Михаэль, не глядя на Адама. Они с Эвелин сели напротив.

— Доброе утро, господа.

Держа рулон в руках, Адам пошел в дом, словно чувствуя необходимость защитить материал. Он постучался в приоткрытую дверь, из-за которой доносился возбужденный голос госпожи Ангьяль. Она жестом показала ему, чтобы он вошел. Адам нагнулся вперед с рулоном в руках, словно коробейник, предлагающий свой товар. Госпожа Ангьяль указала рукой на стол. Он положил рулон на кружевную скатерть рядом с пустой хрустальной вазой.

— Завтра в первой половине дня? — спросила госпожа Ангьяль, закрыла трубку рукой и прошептала: — Она очень, очень счастлива, господин Адам.

За столом в саду царило молчание.

— Вы меня ждете? Начинайте, — сказал Адам. — Или вы все чем-то отравились?

— Можно и так сказать, — проговорила Симона. — Вы расскажете или лучше мне?

— Не могли бы мы поговорить об этом позже? — спросила Эвелин.

— Позже? Да пожалуйста, я все равно уже знаю.

— Все не так просто, Мона.

— Почему же, как раз очень даже просто. А это еще откуда? Чехословацкий конфитюр. И горчица? На завтрак?

Адам сел и окунул в чашку надкусанный рогалик.

— Ему пока еще вкусно, нашему Адаму, — сказала Симона.

— Только не надо трагедий!

— Я просто констатировала факт, не более.

— Мона, это смешно, — сказал Михаэль, — невероятно смешно.

— Адам, кажется, они сами хотят сообщить тебе эту новость, придется тебе немного потерпеть, я, наверное, этого уже не услышу.

Она потянулась к кофе. Затем Михаэль налил кофе Эвелин и себе.

— Будешь? — спросил он и протянул Адаму кофейник.

— Пардон, пардон! — воскликнула госпожа Ангьяль, быстрыми шажками выходя из дома.

Тыльной стороной кисти она дотронулась до кувшина, чтобы проверить, не остыл ли он, взяла венчик, прижала кувшин к груди и вновь принялась вспенивать молоко.

— Я очень счастлива, господин Адам, — проговорила она с напряжением, не прекращая усиленно работать венчиком, — очень счастлива!

— Ну хоть кто-нибудь, — вздохнула Симона. — Адам, подвезешь меня на вокзал? Не хочу больше мешать счастью молодых.

— И когда? — спросил Адам.

Ответа он не дождался, да, кажется, и не ждал. Как и остальные, он смотрел прямо перед собой, медленно жевал, вслушивался в постукивания венчика и в глубокие вздохи госпожи Ангьяль.

— Пепи, господин Адам приехал, выходи! — Голос госпожи Ангьяль эхом отдавался в прихожей. — Господин Адам, Пепи!

— Всем доброе утро! — сказал Адам.

Михаэль, жуя, кивнул.

— Привет, — сказала Эвелин.

Между разноцветными пластмассовыми полосками в проеме открытой двери показались руки госпожи Ангьяль.

— Доброе утро! Когда вы вернулись, господин Адам? Мы вас не слышали!

— Что-то около полуночи, наверное. А сколько сейчас времени?

— Три минуты одиннадцатого, — сказал Михаэль.

— Пепи!

Госпожа Ангьяль пошла обратно в дом.

— Как все прошло?

— Она поехала на «Саксонии», в восемнадцать двадцать пять. То есть она как раз сейчас в Лейпциге выходит. Все было раскуплено, она взяла последний билет. Но в самом поезде почти никого не было, в купе она ехала одна.