Смертельный гамбит. Кто убивает кумиров? - Кристиан Бейл

— Вы хотите, чтобы я вам описал подробности, — кивает, даже не утруждая себя вопросительной интонацией. — Ну что ж, будут вам и подробности. Знаю ваш журналистский хлеб — вам бы только чего погорячее, разве нет?

Мне оставалось лишь скромно смолчать, и, видимо, мой собеседник этим удовольствовался.

— Выезд назначался на утро. Еще с вечера собирались у эрцгерцога. Обычный вечер. Тихий, почти домашний, если не считать количество гостей. Карты. Сигары. Немного шнапса. Никаких излишеств.

Франц, судя по записям Орлова, был аккуратистом. Не любил расхлябанности, необязательности — того, что сейчас мы называем раздолбайством. О слабости же как явлении человеческого характера и речи не было. А состояние похмелья он считал именно что слабостью.

— Все когда-нибудь случается в первый раз. Вот и предок мой когда-то впервые попал на такую охоту. А знаете, новичкам никто не говорил, что за жертва. Называли человека, на которого потом спустят свору, зайцем, иногда — лисицей, если женщина. Но лисы бывали очень редко, буквально несколько раз за четыре года. Видимо, все же оставалось в эрцгерцоге что-то от благородного человека.

Упоминать перед охотой, на кого именно будет травля, запрещалось категорически. Говорить об особенностях охот у эрцгерцога в обществе — тоже. Общество Франца Фердинанда ценили многие, и прослыть человеком ненадежным, источником сплетен желающих не было.

Граф Орлов очень подробно описал свою первую охоту такого рода.

— Признаться, мне даже жаль, что у меня не фотографическая память няне смогу в точности воспроизвести для вас каждое слово. И куда больше сожалею, что дневник вместе со многими моими документами погиб в пожаре. Кому понадобилось поджигать мой дом, представления не имею. Никому зла никогда не делал. Завидовать мне не в чем — особенно больших денег не водилось. Видимо, есть люди, для которых причинить горе, боль другому — это уже повод для радости. Кстати говоря, эрцгерцог садистом не был. Скорее он был слишком азартным человеком, которому травля животного уже не приносила должного морального удовлетворения. Бледно. Обыденно. Скучно, в конце концов. Хотя я сам поклонник псовой охоты на лис, никогда не мог понять — в чем может быть радость травли человека, каким бы этот человек ни был. Но все по порядку.

Дело было на рассвете. Выезд собирали рано — еще туман не успевал рассеяться, если день обещал быть солнечным. Вот и тот день выдался солнечным после ночного дождя, который зарядил с минувшего полудня. Была осень, и наверняка желтые листья сминались под копытами лошадей, стаптывались в грязь наезженных дорог.

Граф был исполнен любопытства. Не зная ничего конкретно о предстоящей охоте, был невероятно заинтригован таинственностью, которой окружили выезд. Впечатлениями охотники делились с радостью, но все как-то общо, без деталей, осекаясь и останавливая самих себя. Граф, которому в ту пору было всего-то лет двадцать, даже привстал в седле, чтобы разглядеть возможную дичь. И тут затрубил рожок. Егеря подняли «зайца». И в одно мгновение охота сорвалась с места. Все потонуло в громком собачьем лае, борзые едва не стелились над землей, почуяв след. А за ними двинулись и люди — лошади полетели рысью по редколесью, всадники не замечали хлещущих, задевающих время от времени одежду тонких веток, лишь крепче сжимали поводья, полностью подчинившись общему азарту. Орловский рысак не подвел русского графа, и тот вскоре был едва ли не впереди всей охоты — почти вровень с последними борзыми из своры. Вновь привстав на стременах, он попытался разглядеть загнанную дичь.

После того как граф рассмотрел представившуюся его глазам картину, он рванул вперед, пришпоривая рысака. Свора вместо зайца напала на какого-то бродягу и теперь гнала его сквозь подлесок. Бродяга оступался, падал, перемазанный грязью поднимался и опять бежал со всех ног. Несколько листьев липы прилипло к его армяку. Человек бежал босиком и, судя по тому, как вели себя собаки, — стер ступни в кровь. Борзые пока не бросались — только гнали все дальше и дальше через подлесок. Видимо, они были жестко натасканы — не рвать жертву до команды. Граф уж было занес арапку над первым псом из своры, когда услышал гневный окрик. Обернувшись, он увидел, что кричал сам эрцгерцог. Подъехав вплотную, тот издевательски осведомился, что русский граф собирается делать и не хочет ли он лишить все общество удовольствия от охоты, а самого эрцгерцога лучшей борзой из его своры? Франц Фердинанд приказал своему гостю, если тот не хочет с ним рассориться окончательно, принять дальнейшее участие в охоте, «которая, судя по нынешнему зайцу, обещает быть увлекательной».

— Знаете. — Андрей Игнатьевич неожиданно отвлекся от своего рассказа. — Дневники — такое забавное явление. Вот, к примеру, граф эту фразу приводит в точности. И я ее запомнил с первого раза слово в слово. Хотя ничего афористичного в ней не наблюдается. Я долгое время читал и перечитывал дневник графа Орлова, думал над тем, что там написано, но именно эта сцена, сцена охоты на человека, почему-то наиболее сильно врезалась в память. И конечно же, кто я такой, чтобы судить своего предка? Но иногда мне кажется, он зря остался тогда на охоте. А ведь он остался.

Русский граф пустил коня рысью, не отставая от своры, которая то кругами, то из стороны в сторону гоняла по лесу выбивающегося из сил человека. Ни одна собака не приближалась к жертве настолько, чтобы начать рвать. Только оглушительный лай и клацанье зубов окружали бродягу. И вот одна борзая не выдержала, — видно, запах крови будоражил ее сильнее, чем остальных, и вцепилась в край подобия армяка, в который был закутан тощий мужичок. Вцепилась — и повалила жертву наземь. Тот рванул, перекатываясь, ужом выскальзывая из ветхой одежонки, и вновь бросился бежать, бестолково маша руками, вихляя из стороны в сторону. Вокруг него кружили охотники, стараясь не упустить ни одной детали зрелища. Наконец мужичок упал, прикрыв руками голову, свернувшись в комок. Собаки сгрудились вокруг, рыча. Вот-вот — и они рванут, примутся грызть обессиленную жертву.

И только тогда раздалась резкая, отрывистая команда Франца Фердинанда. Подбежали егеря, растащили собак. Зазвучал рожок, извещая о том, что травля окончена. Охотники азартно обсуждали, насколько выносливым на этот раз оказался «заяц» и не пользоваться ли его услугами и впредь, в следующий раз, когда мужик отлежится. Оживленный гомон затих только тогда, когда один из егерей наклонился над все так же неподвижно лежащим мужиком. Перевернул и, поднявшись, взглянул на эрцгерцога. Выносливый и шустрый «заяц» был мертв. Сердце не выдержало.

Но вероятно, такие оказии случались нередко на охотах, которые устраивал Франц Фердинанд. Потому что егеря быстро унесли тело. Разговор, ненадолго затихнув, вскоре возобновился, и только русский граф все никак не мог прийти в себя.

— Но он же бывал после на похожих охотах?

— Бывал. Но поймите, это первое впечатление. Больше при нем никто не умирал, а некоторые вещи со временем сглаживаются.

Он замолчал. Молчал и я. Слишком живая картинка была перед глазами. До ощущения привкуса крови на губах и запаха гончих:

— Не сочтите меня циничным, Андрей Игнатьевич, но я бы советовал вам историю эту продать в Голливуд.