Александр Македонский, или Роман о боге - Морис Дрюон

Тем временем у Филиппа не осталось ни сил, ни терпения торчать у стен упрямого Перинфа, стойко державшего оборону. Он отправился в поход на византийцев, но и здесь его поджидала неудача. Филипп приказал воинам, когда ночь опустится на город, бесшумно подойти к крепостным стенам и внезапным штурмом взять город. Но городские собаки, почуяв приближение врага, подняли истошный лай и тем самым сорвали план столь блестяще задуманной операции. Разбуженные жители успели подняться на крепостные стены и приготовиться к обороне города. Византий оказался такой же неприступной крепостью, как Перинф. Воины войска Филиппа роптали и требовали немедленного возвращения домой, казна была пуста. Чтобы взять хоть малый реванш за все эти неудачи и вернуться домой все-таки с победой, Филипп прошел на север берегом Черного моря и в устье Дуная нанес поражение скифскому царю, которому тогда уже исполнилось девяносто лет.

В это время восстали меды, племена, жившие на северо-востоке Македонии,[22] как раз через эти земли лежал путь Филиппа домой. Александру лишь раз довелось участвовать в бою, ему на несколько часов доверили командование фалангой, но только потому, что он был царским сыном. Царевич быстро собрал первое за свою жизнь войско и выступил с ним из Пеллы так, словно уже стал победителем. Он направился на север, дабы подавить восстание непокорных племен. Меды были жестоки и сильны, но плохо организованы. Они поджидали войско Филиппа, о котором ходил слух, что оно выдохлось и отказывалось подчиняться приказам. Но вместо Филиппа на медов неожиданно обрушился молодой царевич, который стремительным маршем привел с собой хорошо обученное войско.

– Родившийся под знаком Овна бьет по голове, – напутствовал я Александра. – В бою нападай всегда на командира.

Но он вряд ли нуждался в этом совете, ибо по природе своей не мог действовать иначе. Ускоренным маршем он повел войско прямо на город, в котором обосновался предводитель восставших племен. Меды умели воевать в открытом поле, но не в осажденном городе. Город пал почти сразу после начала штурма. Александр изгнал из него жителей, и, подражая Филиппу, который назвал своим именем один из городов в районе Родопских гор, он в день взятия города повелел впредь называть его Александрополем и объявил македонской колонией.

Новость об этой победе царица Олимпиада и все македоняне восприняли с радостью, и только у Филиппа к чувству удовлетворения и гордости за сына примешивалось беспокойство. В то время как он возвращался после тяжелой и не особенно успешной кампании, в которой впервые был поставлен под сомнение его талант полководца и в которой ему пришлось подавлять недовольство своих воинов, наследник неожиданно добился успеха и снискал себе славу героя. Лавровый венок победителя переходил к другому.

Филипп приказал Александру без промедления соединиться с его войском на севере. Он не хотел, чтобы молодой победитель пожинал плоды своего успеха один. Так они и вернулись рядом: кривой и одряхлевший великан и молодой, похожий на Аполлона царевич, горделиво восседающий верхом на своем черном Буцефале.

Однажды, проходя горным ущельем, они попали в засаду, устроенную варварами. Уже в начале боя враги оттеснили Филиппа от Александра. Сильный удар копья пронзил бок коня Филиппа, а самому царю повредил бедро. Конь упал, подминая под себя раненого всадника. Спешившись, Александр подбежал к нему и, прикрывая своим щитом, отражал нападение одиннадцати воинов неприятеля, пока не подоспела подмога. Без помощи Александра Филипп в тот день мог погибнуть. Он сам это понимал и публично высказал Александру свою искреннюю признательность.

Но, благодарный Александру, Филипп не мог заглушить в себе чувство горечи. Александр вернулся с войском в Пеллу верхом на коне, а Филиппа в город принесли на носилках.

После этого ранения царь остался хромым. К потере глаза он уже привык, как свыкся с раздробленной лопаткой и искалеченной рукой, но из-за хромоты часто жаловался на свою судьбу. Чтобы утешить его, Александр однажды сказал:

– Как ты можешь жалеть о несчастном случае, который на каждом шагу напоминает о твоей храбрости?

Филипп ничего не ответил и только покачал головой, глядя на юношу. Царь так и не был уверен, он ли дал ему жизнь, но знал, что своей жизнью теперь обязан Александру. Чтобы не вспоминать безвозвратно ушедшую в прошлое молодость, он приказал подать вина.

Не стоит извиняться за то, кто ты есть на самом деле.

Если ты, сын мой, с малолетства воспитан в духе величия твоей судьбы или если у тебя есть тайная уверенность, что эта великая судьба свершится, – гони скромность подальше от себя. То, что другие считают истинной добродетелью и чувством собственного достоинства, для тебя окажется ошибкой и слабостью.

Поэтому, если ты должен царствовать, управлять или господствовать, отбрось всякое искушение показать себя скромным. Это чувство ложное, потому что в действительности тебе не дано ощущать себя скромным. Сохрани смирение и покорность для своих мыслей о богах.

Как могут поверить в твое превосходство те, кем ты призван руководить, если ты сам ставишь под сомнение свои преимущества? Знай, ты оказываешь плохую услугу людям, делая вид, что похож на них.

Кем бы ты ни был: пророком, министром или царем, требуй, чтобы тебе оказывали почести, которых ты достоин. Люби славу и вели славить себя. Преклонение перед тобой других показывает высоту твоего положения.

Ты в силах пренебречь мирской любовью, твой удел – одиночество. Зачем тебе нужно добиваться подтверждения своей значимости от каких-то женщин, если ты значим для целых народов?

В семнадцать лет Александр, доказав, что может командовать армией и управлять государством, оставался еще целомудренным.

Целомудрие юношей всегда выглядит укором непотребствам, чинимым стареющими мужчинами. Кроме того, всякое усугубление разногласий между Александром и Филиппом пробуждало в последнем старые подозрения. Отсутствие у молодого царевича всякого интереса, даже чистого любопытства к любовным утехам казалось Филиппу, рано пристрастившемуся к распутству, вещью настолько непостижимой для его ума, что он начал сомневаться в мужских достоинствах Александра и беспокоиться о будущем династии.

Целомудрие Александра в не меньшей степени волновало и Олимпиаду. Как и большинство матерей, она возмущалась любовными похождениями супруга, осуждала его неверность, но хотела видеть в сыне обольстителя всех женщин на свете. Родив молодого бога-покорителя, она ждала, что он станет богом в любви. В Пелле хватало девственниц, мужних жен и вдов, которые желали отдаться прекрасному Александру, но он проходил мимо, оставаясь равнодушным к пылким, многообещающим взглядам красавиц. Его прежние товарищи по роще нимф: Гектор, Никанор, Марсий, Птолемей – все рано возмужавшие юноши – уже хвастались своими любовными подвигами. Однажды они пытались затащить царевича в постель к одной замужней женщине, но он отверг ее домогательства и ушел, немало раздосадовав уже готовую к измене мужнюю жену.