Встретимся в Силуране! - Ольга Голотвина

– Ему просто нужен был повод! – выкрикнул старик. – Расправиться с нами!.. Уничтожить наши артефакты!..

– Прекратите вопить! – Женщина первой взяла себя в руки. – Ему же это удалось, разве нет?

Воцарилось молчание, в которое робко втиснулся голос патлатого:

– И чего же вы хотите?

– Мы хотим вернуться в мир живых! – повелительно изрекла женщина. – Хотим вновь обрести жизнь, славу и власть!

– Да нам-то что сделать будет велено?

В столбе света вновь возник седобородый старец.

– Нас было восемь, – сказал он. – Когда Шадридаг осадил крепость, одна из нас тайком выбралась за стену… э-э… на разведку…

– Сбежала! – Голос женщины, прежде величественный и звучный, сорвался на визг. – Предательница! Гадина!

– Может, и сбежала, – примирительно согласился старик. – Важно другое: когда Шадридаг разделался с нами, она уцелела. И сможет теперь вернуть нас в мир живых. Найди ее, приведи сюда – и получишь столько золота, что утонешь в нем по самую макушку.

От изумления патлатый забыл о страхе:

– Так то ж было пятьсот лет назад! Она ж умерла давно, эта ваша… как ее… ну, восьмая!

– Ясное дело, умерла! – весело согласился из вечернего сумрака голос воина. – И не один раз! Она такая – умрет, потом снова на свет рождается. И помнит все, что было раньше! За то и прозвана – Вечная Ведьма.

– А… я… как ее найти?

– Наши волшебные предметы мертвы. Но одна вещица, принадлежащая Вечной Ведьме, сохранила силу – ведь ее хозяйка жива! Возьмешь эту вещь, она укажет путь к своей госпоже. Но помни: едва ты коснешься чародейского артефакта как твоя жизнь окажется в нашей власти. Попробуй предать нас – издохнешь в мучениях!

– Да ладно пугать! – вмешался в разговор рябой, до сих пор молчавший. – Что там за штуковина?

Каменная плита под ногами призрака засветилась изнутри, стала прозрачной. В ее глубине возникли очертания золотого ожерелья: массивные звенья, крупные, грубо обработанные полудрагоценные камни. Ожерелье не выглядело изящным дамским украшением. Была в нем скрытая мощь, утверждение могущества того, кто осмелился бы его надеть. Оно подошло бы древней воинственной королеве.

Патлатый тихо застонал от восторга и страха. Рябой молча встал на четвереньки, недоверчиво потрогал поверхность камня.

– Не спеши, – ледяным голосом посоветовала женщина (теперь именно она сверху вниз глядела на ползающего по плитам рябого). – Запомни: ожерелье позволяет тому, кто его наденет, проходить сквозь стены. Но пользуйся им как можно реже! Этот артефакт… вот из-за таких-то и ополчился на нас Шадридаг! Ожерелье и в самом деле нарушает равновесие природных сил: меняет погоду, может вызвать вспышки болезней… – Чуть помолчав, женщина неохотно добавила: – К тому же оно и впрямь размывает границу Миров. Ты понимаешь, как это опасно?

Рябой что-то неразборчиво проурчал. Похоже, он не слышал ни слова, увлеченный видом ярких камней.

Женщина презрительно взмахнула рукой – и исчезла прозрачная преграда меж ожерельем и пальцами охотника за сокровищами.

Подхватив добычу, рябой напролом двинулся сквозь кусты – прочь от поляны призраков. Он не сказал ничего, даже не обернулся – исчез в сгустившемся сумраке леса.

Патлатый поспешил было следом, но, томимый страхом, оглянулся, чтобы попрощаться с грозными хозяевами руин.

Там, где только что гордо красовалась нагая женщина в плаще длинных волос, теперь недвижно стояло дитя – хрупкая девочка лет восьми, в сером платье до земли, в чепце на белокурых локонах. Громадные темные глаза глядели вслед кладоискателю так строго и сурово, что патлатый не смог выдавить из себя ни слова и поспешил за приятелем.

Когда черная стена леса отделила людей от недоброй поляны, рябой остановился и взвесил ожерелье на руке:

– Ух ты… Тяжелое! Целиком лучше не продавать, а то вдруг впрямь колдовское… я с чарами не вожусь! Камни выковыряем, цепь переплавим.

– Да тихо ты! – затрясся патлатый. – Услышат!

– Ну их в болото, пускай слышат! Я ж знаю: привидение не уходит с того места, где его убили… ну, не его, а того, который… Тьфу! – Рябой запутался, махнул рукой и вновь принялся разглядывать добычу, близко поднеся ее к лицу: было уже темно. – А камни паршиво закреплены! Ну-ка, ножом попробую…

И кончиком ножа поддел алую пластинку, глубоко сидящую в золотом гнезде.

Лес содрогнулся под порывом ветра, деревья загудели, содрогаясь полуобнаженными кронами. В грозном шуме ясно различались шелестящие, сухие, как осенние листья, слова:

– Я слышу. Измена.

И тут же вокруг опешивших людей взметнулся вихрь голосов:

– Чуткий услышал!.. Предательство!..

– Смерть негодяю!..

– С-с-смерть!..

Рябой выронил ожерелье в сухую траву и вскинул руки к горлу, словно его кто-то душил. Патлатый, оцепенев от ужаса, глядел, как его товарищ зашатался, упал на колени, опрокинулся на бок. Из горла бедняги хлынула кровь.

– Верни ожерелье! – грозно грянул голос воина.

Патлатый не пошевелился, глядя, как рябой молча бьется в жутких судорогах. Тело извивалось, словно змеиное; кожа лопалась, и осколки костей, разрывая плоть, вылезали наружу…

– Верни ожерелье! – вновь прогремел приказ.

Патлатый, очнувшись, на ощупь поднял проклятую добычу и, оторвав взгляд от агонии приятеля, поднялся на ноги. Он не соображал, в какую сторону идет. Густой подлесок, по которому еще недавно они с приятелем прорубали себе путь, теперь словно расступался перед ним. Обезумевший от страха человек не понял, как очутился на знакомой поляне.

В лесу уже царила тьма, но на поляне было по-прежнему светло. Кладоискатель не удивился этому, он этого даже не заметил.

– Положи ожерелье на место! – повелела женщина, парящая над черными плитами. Длинные волосы растрепались, полуобнажив великолепное тело. Но перепуганный насмерть человек лишь бросил ошалелый взгляд на чародейку, рухнул на колени и трясущимися руками уложил ожерелье в круглую выемку. Поверхность камня тут же затянулась, стала непроницаемой.

– Храбрый дурак и умный трус… – горько бросила женщина.

– Да, не повезло нам с ними… – признал воин.

– Один сдох, и от второго явно толку не будет, – вздохнул старик. – Ладно, Безумец, можешь взять его себе. Позабавься…

Черная плита накренилась, и человек соскользнул по гладкой гранитной поверхности в открывшийся провал.

Тут же плита вернулась на свое место. Но она не смогла заглушить ни донесшегося снизу вопля, полного невыразимой муки, ни лязгающего смеха…

В зеркале вновь возникло отражение комнаты, но Джилинер все не отрывал взгляда от зоркого стекла.