Где папа? - Юлия Кузнецова

– А зачем ты пришла? – вдруг спросила Улитка.

И на секунду вернула то выражение лица, с которым входит в класс. А я воспользовалась этой секундой и протянула ей журнал.

– Что это? – растерялась она.

Я хотела ответить, но чихнула – из окна здорово дуло.

– Откуда у тебя журнал, Лиза?! – испугалась Улитка. – Зачем ты мне его принесла?

Но куда там! На меня напала такая «чихотка», просто держись. Это я в папу такая. Он как начнёт чихать – может раз сорок это сделать. Ему уже и мама скажет недовольным голосом: «Может, хватит, а?» – и я обхохочу, а он всё равно чихает и чихает.

– Может, хватит, а? – не выдержала Улитка.

Она поднялась и закрыла окно.

– Может, и хватит, – по-папиному ответила я, отчихавшись, но тут же опомнилась: – Да, извините.

– Откуда у тебя журнал?!

– Мне его дал Андрей. Дроботенко.

– А у него откуда?

– А он его украл, – сказала я и подумала: «А правда-то приятна на вкус».

– Зачем? Он же нормально учится!

– Ему велели украсть. Парни наши. Это типа испытания должно было быть для него.

– Украсть из учительской журнал – такое испытание?!

– Ну да. Он должен был украсть и принести им. А он… Он растерялся в последний момент. Понял, что не сможет. Ну вот я и принесла его вам. Потому что они там уже обнаружили в учительской. Там уже свет горит.

– О боже, – только и сказала Улитка и села на стул с журналом в руках. – Ну почему всё это должно было в один день случиться?! Какой-то бесконечный кошмар… Так. Сейчас мы оденемся. И пойдем за Дроботенко. Пусть идёт со мной в школу и всё объясняет.

– Нет, пожалуйста, – взмолилась я, – я вас очень прошу. Он уже и так всё понял. И раскаялся! Больше этого не повторится.

– Слушай, Лиз, не строй из себя посла мира, а? Он сделал, он и отвечает.

– Не надо, пожалуйста, – повторила я. – Завуч потребует, чтобы он признался, кто его послал.

– Ну и пусть признается. Мы примем меры.

– Не надо мер! Они сами должны разобраться. Он им сам должен сказать, что больше не с ними. Иначе это всё плохо кончится.

Ужасно тяжело было спорить с учительницей, если честно. Я спорить в принципе не умею. А тут ещё и с преподавателем. Видно, и Улитка об этом подумала.

Потому что внезапно она нацепила то самое выражение лица. «Ври, да не завирайся».

– А скажи мне, Макарова, – начала она, – ты ведь раньше не была такой разговорчивой барышней? Не спорила ни с кем. Что это ты вдруг вступаешься за парней? Может, они просто тебя подослали? Может, ты тоже проходишь это испытание? Может, вы меня совсем там за дуру держите?

Она начала распаляться, как всегда, когда сталкивалась с несправедливостью.

– А? Давайте, типа, журнал свистнем, оценки исправим, а потом Макарова сходит, бедной овечкой прикинется и вернёт. И эта дурында Улитка ей поверит? Что ты на меня смотришь? Думаешь, мы не в курсе кличек, которые вы нам даёте? А?

А я даже и не знаю, о чём конкретно я думала. Скорее всего, о том, что во рту у меня стало кисло. А нос как будто заложило. А папа предупреждал, между прочим… Что всё на меня и свалят.

Улитка смотрела на меня с презрением. И во рту становилось всё кислее и кислее. И хотелось сплюнуть и заорать: «Да мой отец вообще в тюрьме сидит! И это – настоящий бесконечный кошмар!»

– Мой папа… – начала я и замолчала. Потому что у неё зазвонил телефон.

– Алё! – закричала Улитка в телефон таким голосом, что мне стало жутко. – Ну что, Галя?! Что у вас? Капельницу? Ну я так и знала… Ну откуда, слушай, понятное же дело… И что? Сбили? О Господи, какое счастье-то… Ну как он сейчас? Спит? Ну пусть спит, маленький, пусть… Вот уж намаялось дитё. Он хоть не сильно плакал? Да-да, я понимаю. Ну, Галь, он, когда вырастет, ничего не вспомнит! Ни-че-го!

Улитка высморкалась в свой платок.

– Галечка, а не хрипит? Да? А чем лечат? Антибиотики… Ну не переживай, Галечка, пусть антибиотики, главное – чтобы вниз не спустилось. Я вам и аппарат купила, для дыхания. Ох ты, я же три тысячи за него отдать должна! Сейчас отнесу… Давай, доченька, держитесь там. Завтра привезу вам…

Улитка окинула глазами стол и добавила задумчиво:

– Еды-то…

Она положила трубку. Вздохнула шумно, утёрла лицо.

– Сбили там температуру. Капельницей, – поделилась она, – как ты и говорила.

– Хорошо.

– Ну чего ты злишься? Перестань. А ты бы так не подумала на моём месте? Что вы все там заодно? Ну прости, прости. Лиз, но так, как предлагаешь ты, я сделать не могу. Принесу я завтра утром журнал и что скажу? Врать я не буду, предупреждаю.

– Скажите, что к вам пришёл виновник и вернул журнал. И что вы в нём уверены. Что он не повторит.

– Какой виновник?

– Ну я!

– Ты же не виновата.

– Так вы же меня только что во всём обвинили!

– Лиз, ну перестань же, говорю! Я живой человек, психовала я из-за Митьки. Вон посмотри… Одной свёклы килограмм, наверное, натёрла. Не хочешь, кстати?

– Нет, спасибо. Вы же своим обещали.

– Да не примут там свёклу с майонезом. А самой-то куда ещё есть…

Она покосилась на свои ноги. Потом на меня. И спрятала их под стол. Даже скатертью прикрыла, как пледом.

– Чего делать-то, Лиз? – жалобно спросила она.

– Давайте я поручусь перед вами за Андрюшу? – предложила я. – Ну вроде как под мою ответственность. А вы им тоже скажете, что ручаетесь за виновника.

– Да как я могу за него ручаться-то, Лиз? Ты вот пришла. За тебя ручаюсь, у тебя по глазам видно, что не врёшь. А он – что? Где видно, что он осознал, как говорили в советское время? Где? По каким признакам? Понимаешь, Лиз, есть такая вещь, как ответственность.

– Понимаю. Ещё как.

– Да что вы понимаете в ответственности. Вам лишь бы одно – чтобы не ругали, чтобы поверили, что в последний раз… А моя ответственность в том заключается, чтобы вас нормальными людьми выпустить в мир. Вот смотри, Андрей твой. Вот сейчас закроем мы глаза на его проступок. И какой он сделает вывод? Что можно сухим из воды вылезти, что бы ты ни натворил. Отлично, да? Как вы говорите, супер? А догадываешься, что он тогда во взрослой жизни пробовать начнёт? И кто будет виноват? Я! Потому что не объяснила, что за каждое преступление должно быть наказание.

У меня так и рвалось наружу про преступления и наказания. Иногда «во взрослой жизни» люди получают наказания без преступления, между прочим! Иногда надо просто верить людям. То есть мне.