Дженнифер. Обитель скорби - Виктор Хорунжий

– Хорошо бы для начала просто выбраться отсюда, – вздохнула Дженни.

– Я не знаю, чего ждет доктор Руфф, – промолвила Оливия с некоторым раздражением. – Я уже говорила с ним о тебе, но он считает, что еще не время…

– Время – для чего? Чтобы выписать меня? – едва выдохнула Дженнифер, хватаясь за блеснувшую вдруг перед ней лучиком надежды призрачную соломинку.

– Нет. Не совсем… – уклончивый ответ Оливии тут же погасил тлеющую надежду. А то, что она промолвила дальше, было вообще не к месту: – Ну вот скажи, чего бы ты хотела? Чего тебе больше всего не хватает?

– Папы и мамы, – быстро, не задумываясь, ответила Дженни. – И свободы.

– Ну, родителей вернуть тебе никто не сможет… А вот что-то для себя, такое, ради чего стоило бы пожертвовать чем-то ценным…

– У меня нет ничего ценного… Чем я могу пожертвовать? – грустно улыбнулась Дженни. – Конечно, кроме этой дурацкой пижамы. Ее могу отдать с радостью.

– Смешно, – кивнула Оливия, хотя и тени улыбки не было на лице девушки. – Но это только ты так думаешь, что нечем… – она загадочно улыбнулась и приложила палец к губам, словно сама себя успокаивала.

– Расскажи мне, я чего-то не понимаю… – начала было Дженни, однако Оливия остановила ее жестом.

– Еще не время… Думаю, скоро ты все узнаешь. – Она принялась искать что-то в большой шкатулке на столе, как бы говоря, что разговор закончен.

Вздохнув, Дженни подошла к стоящей возле стены кровати. Конечно же, и эту стену тоже украшала гора плакатов и постеров. Но среди них были также фотографии в простых дешевых рамках. На одной из них красовалась Оливия во весь рост; в роскошном вечернем наряде она и впрямь походила на кинодиву. Следующий снимок оказался групповым: мужчина в центре с попугаем на плече был, бесспорно, доктором Руффом. Вот и медбратья, толстая Игла и еще какая-то медсестра, Оливия же немного сбоку, возле высокого молодого человека с усами, а рядом – девушка, чье лицо тоже показалось Дженнифер отдаленно знакомым.

– Мне, наверное, пора идти, – обратилась она к Оливии. – А то меня еще начнут искать.

– Да, конечно, я провожу тебя, – согласилась та.

Но уже у самых дверей Дженни вдруг вернулась к фотографии.

– Слушай, ты тут отлично смотришься! А кто этот, усатый? Небось, воздыхатель?

Откровенная лесть, видимо, пролилась бальзамом на сердце Оливии.

– Ну, он, конечно, меня добивался, – улыбаясь, кокетливо ответила девушка. – Эти мужчины такие самонадеянные…

– А это кто, с другой стороны?

– Одна из сотрудниц, – пожала плечами Оливия. – Зачем она тебе?

– Не могу вспомнить, где я ее видела…

– Это Люсиль, и ты не могла ее видеть. Она… Она здесь уже больше не работает.

– А почему? – Дженни продолжала изучать фотографию с самым невинным видом. – Она стоит рядом с тобой, улыбается. Вы смотритесь как подруги.

Лицо Оливии вдруг помрачнело; видимо, эти воспоминания угнетали ее. Но все же она ответила:

– Мы никогда не были подругами, хотя к ней все относились хорошо. Ее направили сюда на практику. Люсиль была врачом и, кажется, хорошим – пациенты, с которыми она работала, быстро привязались к ней. Сначала она помогала доктору Руффу, а потом… Что-то произошло между ними. Мне не известно, что именно, однако Люсиль собралась уходить. В последний день перед ее отъездом на третьем этаже произошел пожар, и… Я не знаю, почему она не смогла выбраться… – Оливия замолчала, неподвижно уставившись на фотографию. Потом тряхнула волосами, словно сбрасывая с себя тяжелые воспоминания. – Забудь об этом! Это было давно… И вообще, тебе пора возвращаться, – добавила она уже с явным раздражением в голосе. Ее недавнее хорошее настроение испарилось без следа.

Но Дженни совсем не жалела, что расстроила приятельницу, – то, о чем она узнала, оказалось еще одной страницей мрачной истории клиники доктора Руффа.

Вернувшись обратно, чтобы снова крутиться в унылом колесе больничных будней, Дженнифер все-таки мысленно время от времени возвращалась к той фотографии. Что-то притягивало к ней внимание, словно это была очередная деталь странной головоломки, которую предстояло разгадать.

Раньше, еще в той своей счастливой жизни, она любила собирать картины из пазлов. Ей нравилось наблюдать, как частицы с беспорядочным, казалось бы, набором цветных пятен и линий, занимая свое место, превращаются в элементы единого узора. И, только сложив их все в правильном порядке, можно увидеть всю картину целиком…

Уже поздно ночью, погружаясь в темные глубины сна, Дженни вдруг вспомнила, где видела лицо той молодой женщины с фотографии… И от этого понимания ей снова стало страшно…

Напрасно Дженнифер надеялась, что инспектор – та самая мулатка, которая раньше показалась ей неискренней, придет снова. Повторного визита не было; то ли социальная служба сочла, что Дженнифер Паркер в надежных руках, то ли по иной причине, однако больше в клинику для душевнобольных никто не наведывался. Не вспоминали о девушке и дальние родственники, имена которых она иногда перебирала в памяти ночами, словно нанизывала стеклянные бусины на ниточку надежды. Но ниточка оставалась слишком тонкой…

Возможно, социальный работник, имя которой теперь почему-то затерялось в глубинах памяти Дженни, не выполнила свое обещание напомнить родственникам о ее существовании. Либо судьба Дженнифер не интересовала их. Но какой бы ни была причина, до сих пор безнадежно унылое существование девушки никто извне не тревожил.

Подсказка, подарившая еще один лучик надежды, пришла, как всегда, неожиданно…

Вместо обеденного сна Дженни слушала болтовню Эммы, изображая вежливый интерес к ее бесконечным рассказам о хитросплетении вымышленных судеб из какого-то очередного сериала, о котором та вспомнила почему-то именно сейчас и тут же решила рассказать подругам. Но когда среди пустых звуков обычных имен вдруг мелькнуло имя Николь, Дженни едва не подпрыгнула на кровати.

– Конечно – Николь! – воскликнула она во весь голос.

И Эмма, и София удивленно оглянулись в ее сторону, однако Дженнифер не собиралась ничего им объяснять.

Конечно же, Николь! Почему она раньше не вспоминала о ней? Может, потому, что та часто была в разъездах и в последние годы редко наведывалась к ним? Но ведь сейчас она могла быть в городе. Близкая подруга мамы, еще, кажется, и дальняя родственница… Они виделись нечасто, однако Элисон сама не раз говорила, что Николь – «единственная подруга, которая заслужила так называться». Что их связывало и насколько давней была эта дружба, Дженни точно не знала. Но если дочь близкой подруги в беде, та никогда бы ее не оставила. По крайней мере, Дженнифер очень надеялась на это…

Текст письма возник как-то сам собой, и девушка еле дождалась часа досуга, чтобы, не привлекая лишнего внимания, схватить в руки карандаш и бумагу. Дженнифер была немногословна, однако вложила в свое послание все, что умела сказать. Вспомнить адрес она тоже смогла легко, ведь несколько раз вместе с мамой ходила в гости к Николь и хорошо помнила ее дом. Проблемой оказалось другое – у нее нет ни марки, ни возможности отправить письмо.