Газетчик - Александр Молчанов

– Я ее не убивал.

– Это надо доказать.

– Вот вы и докажите.

– Что?

– Что слышали. Если не хотите неприятностей, сделайте так, чтобы меня не подозревали.

Парень явно лез на рожон.

– Слушай, ты… – начал Пшеницын. В глазах Зуева мелькнул испуг, и Пшеницын отступил.

– Я закричу, – сказал Зуев, и Пшеницын остановился.

Нет, так нельзя. Нужно действовать осторожно. Конечно, он не собирается платить шантажисту. Заплатишь раз – дальше он будет приходить всегда, когда будут нужны деньги на дискотеку.

– Значит, говоришь, два миллиона?

– Да. – Зуев, кажется, вздохнул с облегчением.

Это хорошо. Нужно, чтобы он расслабился.

– Это не так мало.

– Знаю.

– У меня столько нет.

– Найдите.

– Где же я найду?

– Где хотите. Займите. Продайте что-нибудь.

– Даже не знаю, у кого сейчас можно занять денег. Не подскажешь?

Зуев задумался. Да, никудышный из него шантажист.

– У Бокова займите.

– Думаешь, он мне даст?

– Понятия не имею.

– А если не даст, что мне делать?

– Я не знаю. Это ваша проблема.

Нет. Не все так просто.

– В любом случае мне понадобится время.

– Сколько?

– Дня три или четыре.

– Даю два дня. Через два дня не будет денег – иду к Трубниковым и рассказываю насчет вас и Ани.

– Спокойно, ковбой. Давай без глупостей. Мы же с тобой деловые люди. Только скажи мне одну вещь. Где гарантия, что ты потом не придешь ко мне снова?

– В смысле?

– Когда ты потратишь мои два миллиона – на шоколадки, или спирт «Рояль», или не знаю, на что они тебе понадобились. Когда ты захочешь купить себе новый чупа-чупс, где гарантия, что ты снова не придешь ко мне со своими угрозами?

– Я не приду.

– Верится с трудом.

– Я не приду.

– Понимаешь, опыт показывает, что все шантажисты легко привыкают к легким деньгам. Подсаживаются на них, как на наркотик. Зачем работать, если есть кто-то, кто сам готов принести тебе деньги.

Это было хорошо. Пшеницын чувствовал, как он перехватывает инициативу в разговоре. Нужно было понять, чего на самом деле хочет мальчишка. Он явно что-то задумал. И он явно знает больше, чем говорит.

– Я не приду.

– Я тебе не верю.

– Через два дня меня здесь не будет.

– Где же ты будешь?

– Далеко отсюда.

– Значит, ты собираешь удрать из дома?

– Это не ваше дело.

– Это как раз очень даже мое дело. Ладно. Будут тебе деньги. Приходи через два дня в райотдел.

– Нет. Встретимся на мосту. В это же время.

Пшеницын пожал плечами.

– Хорошо. На мосту. Договорились. По рукам.

И Пшеницын протянул руку Алексею. После секундного колебания тот пожал ее. Ладонь у Алексея была теплой и влажной. Парень действительно переволновался. Пшеницын крепко сжал его руку. Не отпускал.

– Еще один вопрос. Где Нина Шарова?

Зуев посмотрел на Пшеницына наглыми глазами.

– Понятия не имею.

– Не имеешь? Не имеешь?

– Руку отпустите.

– Хорошо, – сказал Пшеницын и отпустил руку.

Кораблев и Тутусик вышли из сада. Кораблев держал крошечную руку сына в своей и был счастлив. Он не думал, что он будет делать дальше. Ему просто хотелось идти рядом с этим маленьким человеком и слушать его голос.

Тутусик рассказывал какую-то длинную и извилистую историю, связанную с игрушечным паровозиком, полдником и другом Генкой. Кораблев открыл калитку, и они вместе вышли на улицу. Тутусик потянул Кораблева влево, в сторону дворца Бокова. По-видимому, он решил, что Кораблев отведет его туда. Но Кораблев свернул вправо, к своему дому. Тутусик ничего не сказал, но подчинился.

Они успели сделать несколько шагов, когда из-за поворота вылетел большой черный джип и остановился прямо перед ними. Из джипа выбежала Валентина, подбежала к Тутусику, схватила его и унесла в машину. Все произошло так быстро, что Кораблев не успел сказать ни слова. Потом из джипа вышел Боков.

Боков был молодой парень, плотный, с круглым лицом, крепкий, как молодой дуб. О таких говорят: ломом не убьешь. Соображал он туго, но верно. Не любил резких движений, но к своей цели всегда шел хоть и медленно, но верно.

Одет Боков был в зеленую камуфляжную куртку, под которой были видны серый костюм и рубашка с расстегнутым горлом. Боков подошел к Кораблеву и встал прямо напротив. Валентина выглянула из машины.

– Не бей его, – пискнула она.

– И не собирался, – буркнул Боков, не оглядываясь. Затем коротко и сильно ударил Кораблева в лицо. Кораблев упал на землю. Боков наклонился к нему и негромко сказал: – Еще раз увижу тебя рядом с пацаном – убью. Понял?

Кораблев сплюнул кровь, которая хлынула из разбитой губы.

– Иди к черту, – сказал он.

– Что? – удивился Боков.

– Иди к черту. Это мой сын.

Боков задумался. Он вдруг понял, что Кораблев прав. Мальчик действительно был его сыном. С другой стороны, он чувствовал, что правота Кораблева какая-то неправильная. В его взгляде явно читалось напряжение. Где-то глубоко в его голове медленно закрутились мыслительные шестеренки. Наконец мысль была сформулирована.

– Ты его бросил, и теперь это мой сын.

Кораблев протянул руку Бокову. Боков с удивлением смотрел на эту руку.

– Помоги встать, – сказал Кораблев. Боков взял его за руку и рывком поднял на ноги. Из машины снова выглянула Валентина.

– Мальчики, у вас все в порядке?

– Усунься, – коротко сказал Боков, и Валентина усунулась.

– Нам нужно договориться, – сказал Кораблев.

– О чем?

– Я хочу видеться с сыном.

– Зачем?

– Потому что он мой сын. Я хочу, чтобы он знал, что он мой сын.

Боков задумался. Кораблев чувствовал, что сейчас он может принять решение в его пользу, и решил надавить еще чуть-чуть.

– В конце концов, у меня есть на это законное право.

Это была ошибка. К закону у Бокова было особое отношение. Он считал закон производным от понятий. Если закон нарушал понятия, его можно было не соблюдать. По мнению Бокова, законное право Кораблева видеться с сыном нарушало понятия, по которым отцовские права переходили к человеку, который обеспечивал всем ребенка и его мать.