Влюбиться в эльфа и остаться в живых - Александр Талал

– Благодарностей не надо, – сказала Инга жестко. – Одна знакомая попросила за тобой присмотреть. Приказала даже… можно сказать. Вот и все. К чему – почему, не знаю и знать не хочу. И никому не смей рассказывать.

И снова, как на троллейбусной остановке с Катей, в нем закипела, вздымаясь, неведомо из каких глубин накатившая волна гнева и негодования. Инстинктивная ненависть к белокурым существам, за восемьсот лет вражды въевшаяся в его ДНК, вспыхнула, как сухой порох, давно не видавший искры.

– Эльфы, да? Василисы распрекрасные? Про третий глаз мне втирать будешь? Я тебе сейчас лишний нарисую!

Инга даже не повела бровью.

– Поехали. Что с него взять? Орк – он и в Африке орк.

Лошади зацокали копытами. Девушки удалялись, Инга – горделиво, с высоко поднятой головой, а Галя выглядела понурой и один раз обернулась на него с обидой.

– Папуас! – бросила она через плечо и пришпорила кобылу.

– Не хамите, да не хамимы будете! – как всегда вовремя пришел на подмогу и только потом уже стал разбираться, во что он влез, друг Дюша. – Евгений, а что имела в виду белокурая фемина?

– Я тебе потом расскажу, – ответил Женя. Какими словами мог он передать великий стыд, охвативший его в эту минуту?

На двадцать седьмом этаже, последнем из построенных, где можно было находиться без страха угодить в провал, незагустевший цемент или не закрепленную еще конструкцию, свистел ветер, хотя внизу вроде бы еще несколько минут назад было безветренно. Ветер рвал и теребил его пуловер, словно пытался схватить его за одежду и стащить в лежащую перед ним пропасть, а под ногами с утробными стенаниями и скрежетом суставов покачивалось все здание – или ему внушал это, преувеличивая, давний страх, как и положено страху? «Хорошо, – думал Женя, – хорошо, планка высокая, если возьму, то уж возьму так возьму!» – и концентрировал мысли на красоте Москвы с высоты птичьего полета.

На расстоянии любой ландшафт выглядит привлекательнее, чем вблизи. Дистанция добавляет ему живописной загадочности. Из окна машины холмистая местность кажется плюшевой, ее хочется погладить большой рукой. Но потрудись дойти до этих гор – и склон даже цвет поменяет, превратившись в обыкновенную пожелтевшую траву, такую же, как у обочины – горькая полынь, чабрец, астрагал, колючий чертополох и затесавшийся меж ними луговой василек. Постоишь, вздохнешь – красота-то какая! – но едешь дальше задумчиво, устало и без остановок. Не надо разглядывать прекрасное под микроскопом.

Артерии ночных улиц пульсировали светом и перегоняли струйки автомобилей по сложному телу большого города, мерцающего и переливающегося разноцветными огоньками. Жене представилось, что, если перевернуть мир вверх дном, и грозди радужных огней, кремлевских рубинов лучи, семь сталинских высоток в голубоватой подсветке, оказались бы не под ногами, а над головой, великолепное таинство неспящей Москвы заставило бы померкнуть звездное небо. Кто бы мог подумать, что в недрах этого парадного, наряженного мегаполиса управдомы обыскивают чужие квартиры, стаи байкеров устраивают охоту на живых людей, непонятные и жестокие законы запрещают любить, а мама и папа однажды вечером не возвращаются домой?

Дюше пришлось кричать в самое его ухо. Вдобавок к гулу завывающего ветра по соседству гремел подъемный кран, визжало что-то вроде бензопилы, без остановки грохотали сгружаемые бетонные плиты.

– Евгений, а может, не надо?

«Может, и не надо», – подумал Женя. Живут же как-то люди. Живут и думают: я мог бы то и это, но обстоятельства, обстоятельства, жизнь так распорядилась, что я-то замечательный, а вот памятник Абаю Кунанбаеву поставили. А я мог бы. Но не захотел. Или захотел, но не очень. И так выводят из себя всякие выскочки, которые вообще из другого города приехали, из Саратова, или Уренгоя, или далекого Атырау, и захотели, и смогли. И хочется, как они, но уж слишком много усилий. Женя очень любил реплику Аль Пачино из фильма «Запах женщины»: «Я всегда знал, какой путь правильный. Без исключений знал, но никогда не шел по нему. Знаете почему? Чертовски тяжело». Только в свои двадцать лет Жене Степанову было известно, что следовать идеалистичным девизам из голливудского кино в реальной жизни – смерти подобно. В реальной жизни не придет слепой полковник, не покроет матом аудиторию в пятьсот человек, не наведет порядок. Поэтому люди и ходят в кино – чтобы хоть на экране посмотреть, как моральные принципы претворяются в жизнь и окупаются сполна, как добро побеждает зло, побеждает на честном слове и на одном крыле, только потому, что оно – добро. Они приходят подивиться на триумф человеческой воли и сделать себе искусственный праздник длиною в два часа, такой же дутый, как попкорн в картонном стаканчике. Передохнуть от безжалостной машины, именуемой действительностью, где все ровно наоборот.

И с этими мыслями он шагнул на мосток, чтобы преодолеть свой самый большой страх.

– Не смотри вниз! – просвистел ветер Дюшиным голосом.

Две доски, стянутые вместе пластиковыми хомутами, уходили вперед на пятнадцать метров, соединяя здание с соседней башней. Не решаясь оторвать ступню от планки и сделать шаг, он протащил выставленную вперед ногу по деревянной поверхности, затем заднюю. Грешным делом ему показалось, что Дюша трясет самодельный мосток, как в кошмарном сне, где близкие люди почему-то желают тебе зла и с нескрываемым злорадством наносят удары по больному месту самыми изощренными и коварными способами. Он хотел обернуться, но вовремя понял, что это дрожат его ноги, и от этого понимания даже успокоился. Неосторожное движение на шатком мостке могло быть последним. Страх не лишил его контроля над собой, не загнал в панику, не дал воли вспышкам иррационального в его воображении. Он продвинулся еще на полметра, не сводя глаз с черного хомутка на другом конце доски, чтобы не глянуть в пропасть. Еще.

Когда в твою беззаботную жизнь вторгается твое же подростковое бунтарство, тебя начинают поучать взрослые с высоты своего уникального и безоговорочного опыта. Они говорят: «А как ты хотел?! Чтобы все получалось? Чтобы легко и просто? Чтобы все сразу? Так не бывает!»

Женя долго верил на слово, пока не задумался – а правда, как я хотел? Как я хочу? Да так и хочу. Чтобы получалось. Чтобы легко. Или, может, не легко, но все равно получалось. И так бывает. Кому-то папа подарил завод. Ему легко. Пикассо и Дали еще при жизни стали известными и богатыми. Стивена Спилберга не приняли в университет, а он, несмотря ни на что, снял «Инопланетянина» и «Индиану Джонса». У него получилось. Ну хорошо, допустим, так не бывает. У меня не бывает. Но я имею право так хотеть. Чтобы получалось. И только захотев, можно сделать то, чего не бывает и быть не может. Мосток прогнулся под ним. Он приближался к середине. Пути назад не было.

Он сделал еще шаг. А вдруг доски разойдутся? Или, сложившись дугой под его весом, соскользнут с бетонной опоры? Стоит ли Дюша на краю самопального мостка, как договорились, удерживая его на месте? А если хомутки не выдержат? Не крепчает ли ветер? Его бросило в жар, и моментально взмокшие подмышки захлюпали и заскользили.