Клубок заклинаний - Мишель Харрисон

Бетти пролистала бумаги и нашла следующую дневниковую запись. Зажгла свечу и в ее дрожащем пламени начала читать.

ЧЕТВЕРГ, 19 июня

Нет, мне не кажется. За последние дни случилась масса всяких странностей. И – что хуже всего – теперь их замечаю не только я.

Я снова проснулась от этого звука. От шороха, который меня преследует. Как только вроде бы удается уловить, на что он похож, он начинает звучать иначе. Иногда он так меня донимает, что я затыкаю уши пальцами – со всей силы, до боли. Только тогда звук прекращается.

Дяде Джереми это уже надоело. Стоит заговорить о шорохе, как у него стекленеют глаза и, кажется, он вообще перестает меня слушать. Так что я стараюсь вовсе об этом не упоминать. Недавно перед школой я помогала ему развешивать в саду белье. И мы увидели, как Тибби выплюнула лягушку – да не одну, а даже двух. Обе ускакали в пруд. Тогда я рассказала дяде о лягушке, которую видела пару дней назад. Он ответил, что Тибби уже старая, зубы у нее слабые и она не может прожевать добычу. Но как она тогда ловит этих лягушек? Впрочем, другого объяснения у меня нет. По крайней мере, такого, которое я отважилась бы произнести вслух.

После того, что произошло в школе, я еще больше радуюсь, что через три недели навсегда отсюда уеду. Конечно, эта мелкая гадина Верити всем разболтала, что видела у реки, – так же как раньше разболтала, что я ходила в Тикающий лес. У меня никто ничего не спросил, но я видела, как одноклассники шептались между собой, а Магда это услышала и сказала Верити, что она несет чушь.

Магда – хороший друг. Мне стыдно, что приходится притворяться и врать ей, будто Верити все придумала. Потому что она не придумала. Мы обе видели, что случилось. Вот только я точно знаю: не я заставила воду течь в обратную сторону. Но после сегодняшних событий убедить в этом остальных будет очень сложно.

День сегодня выдался такой приятный, что я почти забыла о реке и о лягушках. Мистер Трэвис по случаю отличной погоды предложил провести урок рисования на поляне. Я была рада выбраться из душного класса: там я себя чувствую одним из незадачливых насекомых, что залетают в комнату и бьются в стекло, пока их не выпустят. Мы разложили мольберты в тени, на безопасном расстоянии от Голодного дерева и каменного круга, и мистер Трэвис сказал, что мы можем рисовать что угодно, главное – с натуры. Он лучший в мире учитель рисования, хоть и выглядит так молодо, что его трудно принять за учителя.

Я хотела нарисовать отражения в пруду, потому что свет очень интересно падал, но у нас не принято привлекать внимание к Голодному дереву, пруду и камням. Помню, кто-то написал про них сочинение, и ему влетело. Но как можно о них не думать? Мы выросли на историях и песнях об Элизе Бёрд и Розе Рипплс, и нас с детства предупреждали, что может случиться, если пойти по их стопам. Трудно смотреть на этот зеленый пруд и не вспоминать о Розе Рипплс, второй ведьме Пендлвика. В голове всплыли куплеты той самой песни, которую все знают, но никто не решается петь:

Только когда Магда ткнула меня локтем и многозначительно посмотрела, я осознала, что бормочу это вслух, и помотала головой, чтобы стряхнуть морок.

В конце концов я решила нарисовать мистера Трэвиса. Он симпатичный: красивое лицо, темная кожа, писать его портрет – одно удовольствие. Конечно, на самом деле я хотела бы нарисовать… нет. Если дядя найдет этот дневник, он ужасно разозлится! Он вечно повторяет, что у меня нет времени на романы. Я открыла ящик с красками, налила в банку воды и принялась за работу. Кисточка плясала по холсту, солнце припекало… и вскоре в голову снова полезли знакомые строчки:

Очнулась я оттого, что Магда дергала меня за одну руку, а мистер Трэвис – за другую. В голове мутилось, и я с трудом различила их голоса.

– Иви! – звала Магда. – Ты меня слышишь? Хватит, пожалуйста!

Я поняла, что стою в шаге от пруда. Туфли валялись рядом на траве; я была вся потная, а руки горели под солнцем. Вспомнить, как я тут оказалась, не получалось.

– Что я здесь делаю? – спросила я. – И почему я босиком?

– Ты сама разулась, – ответила Магда и обеспокоенно заглянула мне в лицо. – Разве не помнишь? Вот только что. – Она кивнула в сторону пруда. – Мы тебя звали-звали, но ты как будто не слышала. А потом вдруг остановилась и сняла туфли. Нам показалось, что ты сейчас зайдешь в воду…

От зноя гудела голова. Перед глазами все расплывалось, словно я только-только разлепила их после сна. Как давно я тут стою? О чем говорит Магда?

– Что значит «остановилась»? Куда я шла?

– Вокруг пруда, – ответил мистер Трэвис. Такой же перепуганный, как и Магда, он так же внимательно на меня смотрел. – То есть ты ходила кругами.

Я покачала головой и сморщилась: в ней загудело еще сильнее.

– Кругами? У пруда?.. – Я услышала в собственном голосе панику и смятение.

– Ага, – прошептала Магда. – Но что еще чуднее – ты ходила задом наперед и ни разу не обернулась. – Она разжала мою руку и опустила глаза. – Ты обошла его три раза.

– Ничего не понимаю. Не помню. И как подошла к пруду, тоже не помню. Я только что сидела и рисовала… и вот я здесь.

– Пойдем, – сказал мистер Трэвис. Голос у него был добрый, под стать теплым темно-карим глазам. И все же я слышала в нем тревогу и ту же тревогу видела в глазах. – Наверное, ты просто перегрелась. От солнца и не такое бывает.

Я подобрала туфли и позволила ему отвести меня к остальным. Все смотрели на меня разинув рот. Как будто меня выудили из пруда и поместили за стекло на потеху зевакам.

Тут церковный колокол пробил три часа, и мистер Трэвис велел нам собираться. Я бы и рада была – но, повернувшись к своему мольберту, поняла, что сюрпризы на сегодня не закончились. Там была картина, которую я видела впервые. И вовсе не портрет мистера Трэвиса. Я увидела пруд, солнечные блики на поверхности воды и перекрученный корень Голодного дерева, уходящий в воду. Позади стояли камни. Я по привычке начала их считать. Потом пересчитала. Числа, конечно же, не совпали.