Небо на двоих - Ирина Мельникова

А в Подмосковье сейчас зацвели ландыши и незабудки. Я вздохнула, вспомнив нашу дачу в сосновом бору на берегу Истры. Вот где раздолье ландышам! Сплошной ковер! Вечерами их запах врывался в раскрытое окно. А Юра, работая с документами, задумчиво напевал:

Ландыши, ландыши,

Светлого мая привет…

Теперь там управляется Лизонька. Слушает, как поет Юра, плетет венки из незабудок, ставит в вазочку ландыши…

У меня сжалось сердце. Как я любила пору соловьиных трелей и страстных лягушачьих серенад, время цветения яблонь и первой редиски на грядках. Но у меня отобрали и эту радость. Чтобы отвлечься от подсчета потерь, я вновь принялась рассматривать цветы. Они окружали дом разноцветным ковром, на котором мелким бисером искрились капли дождя.

Посреди двора высился огромный грецкий орех с густой кроной, на нижней ветке которого болтались детские качели. А вокруг ствола кто-то смастерил лавочку. Качели меня удивили и немного огорчили. Возможно, Любава отстала от жизни. Вадим давно женат и даже ребенком успел обзавестись.

«Интересно, кто у него жена? – подумала я. – Небось, тоже молоденькую нашел?»

Добров, похоже, прочитал мои мысли, потому что бросил на ходу:

– Давид для внуков соорудил. Они на лето к нему приезжают.

Удивительное дело, но я почувствовала облегчение, словно семейная жизнь Вадима была главной проблемой моей жизни.

По широким ступеням мы поднялись на просторную крытую террасу. Часть ее была завалена снаряжением: палатками, шезлонгами, складными кроватями, рюкзаками, спальными мешками и связками ботинок с высокими берцами и рифленой подошвой. Я вспомнила, чем, по рассказам Любавы, занимался Вадим в летнее время, и подумала, что снаряжения заготовлено человек, кажется, на пятьдесят. Так что покой в этом доме – понятие относительное. «Ко всему можно притерпеться, – подумала я, – если не забивать себе голову!»

Вадим открыл входную дверь и пропустил меня вперед. Я замерла в растерянности у порога. Такого великолепия я никак не ожидала. Первый этаж не походил ни на что, виденное раньше. Никаких медвежьих шкур и оленьих рогов по стенам! Никаких очагов посреди комнаты! Светлый, с легким желтым оттенком пол, такой блестящий, что в нем отражалась огромная люстра, висевшая в центре потолка. Длинный стол цвета слоновой кости. Мягкие, сливочных тонов диваны вдоль стен. Над ними картины, в которых реализм, как я отметила, и не ночевал, – что-то яркое, сплошное торжество цвета и щедрых мазков. Шесть колонн поддерживали потолок. А в них – сквозные ниши, где установлены статуи женщин с пышными формами и обнаженной грудью. Справа камин. И там две гипсовые дамы с шикарными бюстами в качестве кариатид поддерживали каминную полку. И все! Ничего больше из мебели или декора! Словно огромный танцзал.

Я фыркнула про себя. Купеческий размах… Желание пустить пыль в глаза… Фу, как примитивно! Но одно меня примирило со вкусами Вадима: охапка дров, которая лежала наготове в камине. Как здорово! Видно, хозяин дома тоже любил живой огонь. Впрочем, кому не нравится посидеть в непогоду возле пляшущего на поленьях огня? Нет ничего приятнее, чем смотреть на язычки пламени, слушать, как потрескивают угли, и мечтать о чем-то светлом и немного грустном (возможно, потому грустном, что мечты о счастье так редко сбываются).

Я отвела взгляд от камина. Будь моя воля, первым делом разожгла бы огонь, чтобы в огромном, каком-то театральном зале повеяло живым духом. Но не я здесь распоряжалась, поэтому вновь принялась рассматривать зал.

Противоположная стена оказалась полностью стеклянной. Она выходила в сад, где цвели фруктовые деревья, и гроздья сирени стучались в нее. За стеклом просматривались роскошные цветники, а еще беседка, густо обвитая виноградной лозой.

В углу зала за одной из колонн я заметила барную стойку. За ней – кухня сочных желтых и цвета кофе оттенков. Правда, без ярких занавесок, прихваток, полотенец, вазочек, баночек и прочей ерунды, которые наполняют кухню теплом и уютом. Обилием стекла и блестящего металла она смахивала, скорее, на операционную или лабораторию ученого. Это меня неожиданно успокоило. Значит, не женщина хозяйничает в доме. И слава богу! Уживаться с хозяйкой всегда сложнее, чем с хозяином.

В целом все производило очень сильное впечатление. Но я подумала, что в таком доме тяжело, наверное, жить подолгу. Слишком вычурно все, слишком напоказ. В этом бальном зале надо скользить по паркету в балетках и шифоновом плате, приседать в реверансах и говорить по-французски. Красные спортивные трусы и покрытая грязью одежда никак в величественный интерьер не вписывались.

– Чего топчешься, проходи! – Вадим слегка подтолкнул меня в плечо и кивнул на лестницу, ведущую на второй этаж. – Там тоже есть спальни. А хочешь, оставайся на первом. Тут комнаты попроще, но зато к кухне ближе.

– Мне бы помыться… – смутилась я. – Только багаж остался в машине.

– Я заметил, – улыбнулся Вадим. И предложил: – Давай тогда на второй этаж. Выбери спальню сама. Любую, какая понравится. В ванной все есть: халаты. полотенца, фен, шампуни. А я пока попрошу Мадину что-нибудь приготовить на скорую руку.

На втором этаже находились шесть спальных комнат с собственными туалетами и душевыми кабинами, а в одной имелась даже джакузи. Я решила не скромничать и выбрала ту, что с джакузи. Под горячими струями основные рефлексы восстановились, вылезать наружу не хотелось. Но я пересилила себя и вышла из душа. Банный халат оказался великоват. Как ни запахивала полы, они все время расходились. А ведь под халатом на мне ничего не было! Но Вадим оказался предусмотрительнее, чем я думала. Грязная одежда исчезла, а на ручке двери висел пакет, в котором я обнаружила мужскую байковую рубашку, старенькие спортивные брюки и теплые, домашней вязки, носки.

Судя по размеру, рубашка принадлежала Вадиму, а вот брюки и носки были гораздо меньше, хотя чуть велики для меня. Одевшись, я почувствовала облегчение, словно натянула на себя защитный панцирь, а вместе с грязью и мокрой одеждой исчезли из жизни прежние страхи. Только ни горячая вода, ни теплая одежда не смогли избавить от озноба. Меня слегка потряхивало, возможно, от усталости и двух бессонных ночей. Чашка сладкого чая с лимоном, толстый бутерброд – и в постель! Это ли не предел желаний?

Я сделала несколько шагов по коридору. Сознание работало слабо, язык во рту едва-едва ворочался, а глаза закрывались сами собой.

Вадим ждал у подножия лестницы. Судя по веселой искорке, проскочившей в его глазах, смотрелась я сейчас даже нелепее, чем в грязной одежде. По крайней мере, у ворот он не веселился. Но у меня не было сил злиться, а Вадим быстро взял себя в руки.

– С легким паром, – сказал он, улыбаясь. – Ну как? Согрелась немного? Ожила?

– Ожить ожила, – вздохнула я, – а вот согреться не могу. Наверное, простыла немного.

– Простывать у нас не положено. Проходи, сейчас лечиться будем.

Мы подошли к столу, тому самому, огромному. Но теперь добрая его часть была заставлена блюдами. Чего только здесь не было! Красные помидоры и пупырчатые огурчики, пучки петрушки, кинзы, кресс-салата и укропа, нежные метлы зеленого лука, желтые ломтики копченого сыра, мраморная мамалыга и вареное мясо, на большом блюде – цыплята табака, а в другом, горкой, картофельное пюре. Чуть в стороне – тонкие лепешки лаваша, а рядом – золотистые хачапури. От запахов у меня закружилась голова. Я на мгновение зажмурилась и, сглотнув слюну, обвела взглядом стол. Все это великолепие да на скорую руку? В жизни не поверю! Тут пятерым нужно трудиться, чтоб приготовить такую прорву угощения!