По дорогам - Сильвен Прюдом

Я видел, что глаза у него полны слез. Он не сказал ни слова. Хотел тут же контратаковать, нанести удар в голову: шах королю. Я сказал, что нельзя. Что если он это сделает, ему конец. Он поставил слона обратно. Сидел с полминуты, не сдвинув ни единой пешки. Отчаянно пытался найти выход. Я смотрел на него, на мальчишку в слезах, бешеного, как раненый лев. Невероятно, великолепно не умеющего проигрывать. И чувствовал, что люблю его еще больше.

Теперь он был в бешенстве, играл быстро. Больше мы не произнесли ни слова. Он взял у меня еще две фигуры, потом я загнал его в угол: шах и мат. Я хотел встать, стряхнуть напряжение, сыграть во что-то другое. Он снова расставил фигуры на доске. Потребовал: реванш. Я сел обратно. Мы начали снова. Сосредоточившись еще сильнее. Играя быстрее. Пешки он переставлял яростно, со стуком. Разрыв обозначился снова.

Когда Мари вернулась, мы еще играли. Рядом стояли две коробки пиццы. В одной оставались только корки. В другой остывали два куска “маргариты”.

Семь – два в пользу Саши, сказал Агустин, когда она вошла.

Ты еще не спишь, Агустин?

Не сплю и не умывался, засмеялся он.

Мари посмотрела на меня.

Но сейчас половина одиннадцатого.

Половина одиннадцатого, воскликнул Агустин, и я видел, что он так же потрясен, как и я. Половина одиннадцатого уже.

Я чувствовал, как Мари закипает, вот-вот взорвется. Потом берет себя в руки. Что сделано, то сделано. В сущности, что такого ужасного? Ведь куда важнее, что мы отлично провели вечер.

Она достала две банки пива, одну протянула мне. Села рядом, жуя кусок пиццы, посмотреть, чем кончится партия.

Агустин выигрывал. Свистнул мою ладью, потом ферзя, ликуя, – мать здесь и видит. Не прошло и десяти минут, как он запер моего короля, вторую партию подряд. Мари поцеловала его, подняла и отнесла к лестнице.

Потрепала по голове и сказала: ступай наверх. Ступай наверх и надевай пижаму. Чисти зубы и в постель.

А в душ не надо? – спросил он, не веря своим ушам.

Нет, сегодня без душа.

Пойду уложу его, подожди пару минут, сказала Мари, поднимаясь за ним по лестнице.

Она спустилась через пять минут. Я стоял уже в пальто, готовый уйти.

Надеялся, что она меня удержит.

Как кино, хорошее? – спросил я, чтобы потянуть время.

Хорошо было переключиться. Хорошо ненадолго выйти в люди с Жанной. Спасибо.

Она проводила меня до двери.

Если будет нужно еще, обращайся, сказал я, целуя ее. Я с радостью.

Запирая решетку, она еще раз сказала спасибо.

Так здорово было смотреть на вас обоих. Спасибо, Саша.

Я чувствовал, что она вот-вот передумает. Вот-вот отпустит свою жесткость, снова даст мне место. Мне не хватило мужества подождать, я был задет.

Не зови меня так больше, сказал я, обернувшись. Не говори мне вот так, Саша, как постороннему. Я сам знаю, что меня зовут Саша.

Ты прав, прости, грустно улыбнулась она.

Хорошего вечера, Мари, сказал я, уходя.

Хорошего вечера, Саша.

Автостопщик постепенно менял тактику. С автострадами было покончено. Покончено с гонкой по Франции на скорости сто тридцать. Покончено с мягкими седанами и долгими комфортабельными переездами от одной зоны отдыха до другой. Он стал присылать открытки из неведомых деревень. Виды церквей, маленьких площадей, фонтанов, лавуаров. Мы поняли, что он решительно выходит за ограждения. Движется вглубь страны. Блуждает по периферийным сосудам дорожной сети. Исследует даже самые тонкие ее капилляры.

Сначала я думал, что он дрейфует без руля и без ветрил, куда дорога вывезет.

Но однажды утром я обнаружил под дверью открытку со штемпелем деревни Конт. Щит на въезде в деревушку, у обочины какого-то проселка. Вокруг тучные пастбища. Все напитано водой, пышные живые изгороди, трава в канавах такой высоты, словно полгода шел дождь. Коровы уныло таращатся в объектив. Вдали виднеется дом с синими ставнями, сарай, ворота кемпинга.

Красивое название: Конт, Сказки.

Ни Красной Шапочки, ни злого Серого Волка пока не видел, писал автостопщик. Даже поросят нет. Но деревенскую воду пью, как Астерикс – зелье Панорамикса. Набираю ее в бутылки для твоих будущих романов, Саша. Никогда не знаешь, когда что пригодится.

Предыдущая открытка пришла из Банкета, крохотной деревушки, затерянной в Черных горах: речка, рождающаяся в ущелье, падающая на скалы вода, пихты, свежесть, мох, грибы, прогалины.

Та, что еще раньше, – из Босолей, Прекрасного солнца.

В голове у меня щелкнуло. Это его новая игра. Новая погремушка.

Спустя два-три дня я встретил Мари. Она тоже получила открытки. Первая из Ла-Фермете, Стойкости: лиственный лес, маленькая ферма с остроконечными шиферными башенками, прямоугольные дымоходы, пышный газон. Вторая из Аллон, Пойдем: сосновый бор, сколько хватает глаз, с подлеском из папоротников и лесных цветов, песчаные склоны, голубятня, вход в бистро, на фронтоне которого написано “Привал охотников”. Третья из Ла-Реюньона: древесные папоротники, заросли, настоящие джунгли – а может, просто имя местечка перешло на окрестную растительность, удваивая ее роскошь, заставляя выглядеть более буйной, тропической, живучей.

В деревне Ла-Реюньон сто двадцать три жителя, но, похоже, писем сюда приходит больше, чем в Рокфор или Марманд, писал автостопщик. По одной простой причине – ошибка в почтовом индексе. Каждый день десятки, сотни олухов ошибаются. Хотят послать письмо на Реюньон (остров!), а шлют в эту дыру в департаменте Лот-и-Гаронна. Смешно, да? Целую из Южного полушария, мои дорогие.

Однажды утром я получил письмо в конверте. Не просто открытку, а настоящее письмо на нескольких страницах. Автостопщик писал из городка Ив, что на побережье Атлантики. Увидел на карте название – имя отца, умершего пятнадцать лет назад. И тут же вылез из машины, увозившей его в Ла-Рошель. Волокся не один час, уже в темноте, чтобы добраться до места.

Письмо было трогательное. Автостопщик рассказывал, как прибыл ночью в этот прибрежный городок на полпути между островом Ре и островом Олерон. Как ступил на его пустынные улицы. Невозможно было понять, как устроен город, представить себе его план, найти центр. Он бродил, замерзая, в отчаянных поисках хоть какой-нибудь гостиницы, ошарашенный безжалостной ситуацией: я приехал к отцу и должен теперь спать на улице, как собака? Он перепробовал дверцы всех припаркованных у обочины машин. Наконец нашел одну открытую. Из последних сил залез внутрь. Спал там, трясясь от холода – укрыться было нечем, только плащ и рюкзак. Встал до рассвета, чтобы не поймали. Подождал восхода солнца на автобусной остановке. И тут случилось потрясение. Городок в самом деле разбежался вдоль моря, карта не врала. Но между морем и жилой зоной шла автострада. Иначе говоря, стена. Больше чем стена. Самая опасная, самая шумная, самая неодолимая из всех стен. Автостраду проложили над городом, на насыпи, закрывавшей горизонт. Море было не только недоступно – невидимо. Одним словом, моря не было.