Красные пинкертоны - Вячеслав Белоусов

Пожертвовав самым дорогим, антиквар скоро стал приятелем лорда и благодаря его помощи разбогател так, что всемирно прославился.

Лазарь, ломал голову Странников, марками не интересовался и про антиквариат вряд ли что-нибудь соображал, но страсть имел, и жажда власти грызла его душу!

Он вспомнил, как разгорелись глаза Лазаря во время его рассказов о чудной рыбе, что водится только на Каспии, о сказочном цветке лотосе, возвращающем мужскую силу и молодость, а женщинам — красоту. Конечно, вгорячах наплёл он много, даже про Хлебникова упомянул, но, видно, некстати, добавил, что тот прославился стихами не только в Поволжье, а по всей России и стал прозываться Председателем земного шара.

— Сумасшедший! — махнул рукой Лазарь и рассмеялся.

— Нет. Поэт, — не смутился Странников. — Наш, пролетарский.

Но сам уже каялся, понимая, что не туда его занесло.

— С восторгом воспел революцию в своих стихах, — закончил без прежнего пафоса.

— Демьяна Бедного читай, — оборвал его Каганович. — Выступал со стишками перед солдатами в войсках. Те сразу в бой рвались. А этот?.. Прочесть что-нибудь можешь из его виршей?

Странников растерялся, напряг память, но ничего толкового не вспомнилось, с трудом выговорил первое пришедшее в голову:

И смолк, забыв дальше.

— А что? Правильно! — Лазарь даже кулаком по стулу пристукнул. — Пролетарский, наш стихоплёт! И подкован верно! Про бабу голую только зачем? Ты ему подскажи. А насчёт председательства земным шаром загнул. Народ — да, народ наш стал государем, ему помочь устоять, не свернуть в сторону под влиянием разной контры! Быть нашему народу государем всего мира, попомни моё слово. Ты, надеюсь, сам-то не сомневаешься? — и глянул пронзительно. — Время не тратишь на стишки? Рыбкой не увлекаешься?

— Что вы, товарищ Каганович! — смутился Странников.

— Как у вас там насчёт сомневающихся в наших победах?

— Из щелей пытаются укусить, — выпалил в горячке Странников, — Киров с Атарбековым в 1919 году чистку навели, опасных кончили, остались ошмётки.

— Ретивых усмиряй сразу. И не раздумывай, — Лазарь зло сверкнул глазами. — Троцкисты затаились у нас под боком. С них глаз не спускай! Их вычистить из наших рядов непростая задача.

Этими наставлениями закончилась встреча, а Странников долго ещё перемалывал все детали и чуть ли не каждое слово Кагановича. Что запомнилось, записал в специально заведённой для себя тетрадке.

Месяц не прошёл, возникла надобность поездки в Москву, и Странников, загрузившись дарами Каспия, с замирающим сердцем отправился в путь. Знал, что самого Лазаря ему не застать, тот по поручению Сталина пребывал на Украине, Странников, тайно радуясь этому обстоятельству, нагрянул к его помощнику, а затем по совету того заглянул и на квартиру хозяина. Мария, жена Кагановича, поначалу удивившись, разговорилась, подарки приняла, напоила чаем, и они расстались довольные друг другом. С трепетом ждал он реакции Лазаря, но её не последовало; позвонил помощник, пожурил, чтобы впредь предупреждал о визитах, и объяснил, как быстрее найти его в аппарате. Странников ругал себя и радовался, что легко отделался, однако продолжение имело место. На одном из совещаний Каганович выступал перед активом секретарей. Странников рискнул и отправил ему записку с вопросом по теме, ответа не последовало, но помощник отыскал его и передал приглашение Лазаря навестить вечером.

Так между ними зародились новые отношения, близкие и доверительные, а дары Каспия Странников, уже не беспокоясь, переправлял поездом со знакомыми непосредственно помощнику. У Лазаря на квартире почти не бывал, пока тот сам не позвонил, предложив зайти. Странников в это время жил в гостинице, командировка завершалась, и от привезённых сувениров почти ничего не осталось, но он запихнул в портфель всё, чем был ещё богат, и помчался на встречу, не чуя под собой ног. Лазарь накрыл стол скромно, но на столе сиял коньяк…

Со временем Странников понял, что при всех его стараниях и даже помощи Лазаря, до Сталина из медвежьего угла на Каспии ему не дотянуться. Организовав в 1923 году себе выборы в Генеральные секретари партии, тот совсем отдалился, окружил себя невиданной охраной преданных волкодавов из ГПУ, создал тайный кабинет избранных и практически стал недоступен. Везде ему мерещились враги и предатели.

Странникова пока устраивала должность в отдалённой губернии, он продолжал оставаться в партийной обойме на выдвижение, был полновластным хозяином у себя, но постепенно транжирил высокие амбиции, топя разочарование и тоску в спиртном, в женщинах и в боях местного значения с нарождающимися как грибы выскочками. Опасных врагов и конкурентов хватало, политические отщепенцы сюсюкались по углам. Трубкин, местный начальник ГПУ, портил показатели, постепенно спиваясь.

Странников всеми возможностями удерживал отношения с Кагановичем, скрывал их даже от жены и следил за каждым успехом или неудачей Лазаря, переживая больше, чем за себя.

Лазарь не гнушался им, не отталкивал, он умел ценить преданность и старался отвечать отеческим вниманием, а порой и дельными советами.

Из всей пятёрки, тесно окружавшей Сталина, получившей негласное наименование его «тайного кабинета» — Орджоникидзе, Киров, Ворошилов, Молотов и Каганович, Лазарь был ближе всех к вождю, и Странникову представлялось, что связь его с фаворитом тоже надёжная. Следовательно, умилялся он, ставка его сделана верно.

Однако время шло, и Лазарь менялся. Заметно стало даже по внешнему виду. Поредел волос на голове, Каганович сбрил бороду, оставив усы, располнел и вместо френча и сапог облачился в светлый просторный костюм зарубежного производства; бросив курить папиросы, он завёл сначала трубку, такую же короткую, как у вождя, и пускал дым в лицо ближайшему собеседнику, не смущаясь, а подозрительно прищуриваясь.

Странников давно сделал для себя выводы, что Сталин не был антисемитом. Ненавидя Троцкого, понимал, что рядом с ним должны быть «свои евреи», и отдавал явное предпочтение Кагановичу, который тоже выработал для себя особую тактику поведения. Если запанибратскими отношениями с любимцем партии Кировым Лазарь откровенно бравировал, с Орджоникидзе обнимался, а Молотова похлопывал по плечу, то Микояну свысока подавал руку, а Никиту Хрущёва, хотя тот и следовал за ним неустанно по должностной лестнице, держал, как щенка на поводке. И эти лица ценили его, признавали превосходство, не замышляли каверз и интриг. Лазарь мгновенно чуял, откуда дует ветер, и мог нанести упреждающий удар такой силы, что любому бы не поздоровилось.

Лишь с Ворошиловым у них был особый стиль общения. Климент Ефремович под Царицыном бывал в критических военных передрягах с Кобой, нанюхались вместе с порохом славы и горечь поражений. После смерти Ленина, не сговариваясь, ненужное и позорное в истории партии принялись затирать. Лазарь об этом знал, но вида не подавал, с Ворошиловым держался строго в официальных рамках, не позволял себе расшаркиваться перед ним, как другие, и тем более лебезить.