Собака мордой вниз - Инна Туголукова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жизнь рано научила маленькую Ингу защищаться от нападок жестоких сверстников. А поскольку лучшая защита – нападение, то нападала она всегда первой, справедливо полагая, что вовремя атакованный потенциальный противник обескураживается и быстро теряет охоту насмешничать. А насмешек она боялась больше всего. Возможно, в качестве некоего утешения ей была дарована очаровательная дочка – так колючий невзрачный кактус порождает дивный благоуханный цветок. Но можно ли компенсировать собственное несовершенство красотой даже самого близкого человечка? Конечно же, нет.
А вообще-то по своей сути она была жертвенной и чуткой. «Ты как морской ежик, – говорила мама. – Закрываешь свое нежное тельце колючим панцирем». И единственный мужчина исчез из ее жизни, устав колоться об эти иголки. А у Инги Вольдемаровны остались его гантели – бережно хранимая реликвия, тяжеловесно напоминающая о мимолетном счастье, – и дочка Цецилия (она же Дуся), та самая, ангельской красоты. И Инга Вольдемаровна, с завидным упорством обрывая вокруг себя все родственные и дружественные нити, восторженно склонялась перед сотворенным себе кумиром. Маленькое божество росло, не зная запретов, сторицей возвращая матери отмеренную на ее долю любовь, не отягощенную, впрочем, практическим подтверждением.
– Что же ты маме не помогаешь? – укорила Соня, впечатленная очищенной зубами картошкой.
– А как? – заинтересовалась Цецилия.
– Ну, хотя бы картошку почистила.
– Чем же я ее почищу, если у меня все зубы выпали? – удивилась девочка и для вящей убедительности продемонстрировала понесший сокрушительные потери рот.
– Вообще-то картошку чистят ножиком.
– Вообще-то детям ножики не дают, – резонно возразила Цецилия. – Потому что они могут отрезать себе палец или нос.
– А посуду, например, ты могла бы помыть, – кивнула Соня на переполненную раковину.
– Нет, конечно.
– Почему же? Боишься, что тебя засосет в сливное отверстие?
Цецилия осмыслила услышанное и жизнерадостно расхохоталась, так звонко и безудержно, что Соня с Ингой невольно к ней присоединились. Они смотрели друг на друга и заливались все громче. Веселье нарастало, как снежный ком, грозя перейти в истерику. Инга Вольдемаровна уже выла, прижимая к груди загипсованную руку, словно туго спеленатого младенца, из глаз ее текли слезы, из носа сопли, а изо рта соответственно слюни. Она содрогалась в пароксизмах смеха так бурно, что казалось, вот-вот размозжит себе лоб о край столешницы.
Соня даже смеяться перестала, захваченная этим зрелищем. Она порой наблюдала на лице своей начальницы искусственную улыбку, но чтобы та предалась столь бурному веселью, не могла и представить.
Вообще все было очень странно, почти ирреально. И неожиданный порыв прийти сюда с визитом. И этот взрыв безудержного хохота. И Козья Морда, всегда такая надменная, застегнутая на все пуговицы, и вдруг беспомощная, с разбитым лицом, чистит зубами картошку для своей маленькой дочери. И сама эта девочка с диковинным именем, похожим на название прекрасного цветка, и сама прекрасная и нежная, как цветок, с распущенными волосами, которые некому заплести в косичку, и козой в носу. И немытая посуда, и нестиранное, наверное, белье, и пустой холодильник…
– Инга Вольдемаровна, – сказала Соня, – хотите, я поживу у вас, пока вы в гипсе? Вам же трудно с одной рукой…
– Хочу! – выдохнула начальница, мгновенно прекратив извиваться в конвульсиях, как будто кто-то невидимый переключил программу.
Она, правда, тут же спохватилась и поведала, как ей неловко обременять своими проблемами других людей. Соня же, в свою очередь, немедленно пожалела о дурацком милосердном порыве. Однако слово, как говорится, не воробей, и отыгрывать назад было поздно. Оставалось только засучить рукава и приступить к очистке авгиевых конюшен.
Не откладывая дела в долгий ящик, ей выделили зубную щетку, полотенца, халат и ночную рубашку. А также спальное место на диване в гостиной, что вызвало изумленное недоумение большого серого кота, считавшего диван своей законной постелью.
Кота звали неслыханным именем Филитопий. Он был очарователен и совершенен, с джентльменской снисходительностью принимая назойливое обожание своих хозяек. Цецилия, надо отдать ей должное, ухаживала за своим питомцем образцово-показательно. Но уж и терзала его по полной программе. Кот стоически переносил разнообразные проявления любви, оставаясь при этом абсолютно индифферентным. Но так сказать, без мимики и жестов, умудрялся разгромить всю квартиру: валялся на кухонном столе, обрывал шторы, скидывал на пол цветочные горшки и, элегантно вспархивая на шкафы и полки, обрушивался оттуда со слоновьим грохотом.
Прелестная Цецилия находилась в том загадочном возрасте, когда естественные отправления человеческого тела становятся неодолимо притягательными и хочется бесконечно говорить и петь о какашках и иже с ними. Цецилия пела. Репертуар у нее был чрезвычайно разнообразен, практически неисчерпаем. Она задушевно выводила известные мелодии или же с гомерическим хохотом подхватывала рекламные ролики, изумляя буйством фантазии и верностью теме.
– Ты сама все это придумываешь? – потрясалась Соня.
– Вместе с мамой, – доверчиво делилась славой девочка.
– Не может быть!
– Еще как может! Хотите, мы вас тоже научим?
И, не дожидаясь приглашения, Цецилия с выражением прочитала:
Я шел зимою вдоль болота
В галошах, шляпе и трусах.
Вдруг по реке пронесся кто-то
На металлических усах.
Я побежал скорее к тетке,
А он бегом пустился в лес,
К ногам приделал две селедки,
Присел, подпрыгнул и исчез.
И долго я стоял у тетки,
И долго думал, сняв трусы:
«Какие странные селедки
И непонятные усы!»
– Это Хармс, – с гордостью пояснила Козья Морда.
– Это мама придумала, – подхватила Цецилия. – Правда, здорово? – И дочка с матерью радостно захохотали, явно довольные своими литературными успехами.
«Чудны дела твои, Господи», – подумала Соня, вежливо посмеявшись вместе с ними.
Изгнать из носа козу Цецилия не позволила, но волосы расчесать и заплести в толстенькую короткую косичку милостиво разрешила, поинтересовавшись между делом:
– А кто такая Косая Сажень?..
Наконец все улеглись – Цецилия под боком у матери, Филитопий на голове у Сони.
– Какую кассету поставить? – сладко зевнула Инга Вольдемаровна.
– Про сестрицу Аленушку, – выбрала девочка.
Зазвучала сказочная мелодия, хозяйки мирно заснули, прижавшись друг к другу и сладко посапывая. Кот тяжелой грелкой придавил макушку, изредка щекотно поводя хвостом по лицу, и Соня долго маялась на чужом неудобном диване под напевный голос Татьяны Пельтцер:
– Привязали на шею козленочку тяжелый камень и бросили в озеро…