Мотылек и Ветер - Ксения Татьмянина

Едва вышла на улицу, как звонком на анимо словил Роберт Тамм.

Он был на месте, в отделении, и мог выкроить час, если я успею приехать к концу его обеденного перерыва. И я опять побежала на остановку, запахнувшись от сырого ветра как можно плотнее. В рукава задувало, в шею без шарфа, тоже, но под юбку холод не забирался. Проклятый и бессовестный Юрген своим простым житейским подарком согрел. Опять. Заботливо и ничуть не постеснявшись такой покупки.

Код пропуска мне переслали еще в пути, так что я быстро взяла его на входе и нашла нужный кабинет по номеру. На табличке значилось другое имя, но Роберт был там, а для разговора увел меня в другое, свободное от чужих ушей помещение, — совещательный зал с экраном почти во всю стену.

— Вы должны будете поговорить со следователем, который занимается делом Ники, поэтому слушайте внимательно, — инструкции такие.

Говорил он медленно, расставляя акценты на важных моментах и вопросах, которые могут задать. Официальная версия склеилась с тем, как и где нас нашли, не очень гладко. Случайные свидетели давали противоречивые показания, да и объяснить сам феномен девушек, вывалившихся из закрытой будки недалеко от набережной, в парке Фрегатов не так-то просто. Я та, что ее нашла. Не спасла от похитителя, а буквально споткнулась, решив вломиться по деликатному делу в запертую будку…

— Я была пьяна?

— Состояние, в котором вас видели прохожие и обнаружила скорая, больше всего походит на алкогольное опьянение. Ирис, вы не могли встать на ноги без посторонней помощи, вы не совсем понимали — где находитесь и о чем вас спрашивают.

— Как скажете, Роберт.

— Это же поможет списать, на случай нестыковок или путаницы, ошибки в показаниях. Надеюсь, будет без них.

— Постараюсь. А что с Никой? И нашли ли того похитителя?

— Нашли. Задержали. Дело с пограничниками не связано, поэтому я не буду посвящать в детали. С девочкой все хорошо, ее скоро выпишут.

Роберт померил шагами кроткий отрезок от двери до стола с аппаратурой и обратно, покручивая в ладонях бумажный стаканчик с кофе. Прихватил в автомате на этаже, так и не допив. Мне предлагал тоже, но я от угощения отказалась. Сидела на одном из стульев, уложив на другой свою сумку и пальто и молча выжидала, что он скажет дальше — все, или были еще новости?

Тамм хмурился, иногда проводил пальцами по выбритому виску, словно это помогало ему задержать нужные мысли. Наверное, не зря он понравился Катарине — видный, внушительный, хоть возрастной, но производящий впечатление сильного мужчины, ни капли не старого или закисшего служаку.

— Вы знали лично тех пограничников, что пропали, Ирис?

— Уверенно не скажу. Может быть на общих собраниях я могла кого-то видеть, но имена мне ни о чем не говорят. Даже из нашего восточного района… — я с запинкой вспомнила имя, — Ариана не помню. Хоть он и на вызовах был.

— Да, не думал никогда, что такая проблема может прийти с вашей стороны. Столько лет никому не давал пропасть по своей линии, а теперь бессилен. Наш официальный розыск, уверен, не поможет ни с пограничниками, ни с теми, к кому был вызов.

А как давно он в посвященных? Как узнал и как попал в помощники? Один он на все отделение полиции, на весь Сольцбург, или есть подручные с минимальным допуском к тайне? Спросить бы, но к чему совать нос в то, что не сильно меня касается? Это старосте можно задать вопрос о жизни, он наставник и куратор, сам бывший «на линии фронта», а Роберт — чужак. Высоко, при должности, при власти.

— Вы в зоне риска, будьте осторожны, Ирис. Я знаю ваши подробные данные, запросил по службам, когда Август подключил к делу. Сочувствую вам. Но если по существу — вы по всем параметрам подходите — ни родных, ни близких друзей. Сестра не в счет, с ней отношения разорваны. Среди пограничников крепких связей ни с кем нет. Нет коллег, как нет и работы. Соседи по общежитию, — сомнительно для дружбы. Личных отношений, насколько я знаю…

— Я не одиночка. Я с Юргеном… Юрием Шелестом.

Тот внимательно на меня посмотрел. Стакан с остывшим кофе поставил на стол. Стало неловко. Рука сама сделала неуверенный жест в сторону волос, которые захотелось собрать в хвост, забрать куда-то, словно спрятать улику жизненных перемен, — чистые, высохшие, свободные. Меня странно переклинило, что в данную секунду волосы — выдают меня, выдают больше слов, что я и Юрген вместе.

— Хм… Хорошо его знаю. Извините, если влез в то, что вы хотели оставить тайной. Но кое что мне теперь стало понятно… Поэтому он ответил за вас, когда я пытался дозвониться? И теперь вы живете по тому адресу, по которому я вас довез из больницы?

— Да, это его дом.

— Хорошо, я понял.

Чтобы сменить тему, я торопливо сказала:

— Роберт, я хотела попросить вас, — могу ли я получить фотографии всех пропавших? Любые, даже старые, если недавних нет.

— Перешлю, как только найду время. У вас есть какая-то теория на счет исчезновений?

— Пока не знаю. Хочу посмотреть на их лица.

Он проводил меня на другой этаж, где я потратила еще больше часа на то, чтобы ответить на вопросы по Нике, ни разу не сбившись с инструкций Роберта.

Еще недавно я даже представить себе не могла, что время будет уходить не в никуда, не в пустые и мучительно долгие растраты, а на действия. Сегодня вынужденное общение с людьми, — староста, Роберт Тамм, не тяготили. Совещательный зал — пустой и огромный не заставлял от дискомфорта искать пятый угол. Утро ушло на сон и завтрак, день разбился на встречи, и я чувствовала, что хочу есть. Не так, как раньше, когда начинало выжигать желудок, а несильно. Намеком. Аккуратным напоминанием, — что жить теперь хочется не только душе, но и телу.

— Твоя Ласточка! Твоя Ласточка, Мартин!

Гнев так ослепил мужчину, что тот себя не помнил. Марево, пелена перед глазами — не человек перед ним, а силуэт, картинка, которую хочется смять, разорвать. Уничтожить от ненависти! Мартин едва не ударил жену после того, что она сказала.

Через перешеек паркового пруда перекинулся мостик — открытое место, красивое. Ветер осени еще не сдул кроны, «раздев» город до серости неба и чернильности ветвей, как в ноябре. Октябрь держался золота, сыпал листопадом, и почти вся поверхность воды из темной превратилась в пестрый ковер. Но никто из этих двоих красоты не замечали. У обоих черно на душе. Злости, обиды, разочарования и тоски накопилось столько, что пара погребла себя этим.

Лана отвернулась от мужа и встала к нему спиной, оперевшись руками на перила и глядя в сторону берега — на дальнюю аллею, где гуляли с колясками молодые мамы. Она ждала — кипя от ярости и нетерпения. Ее муж, Мартин, должен был сделать что-то! Пусть наорет, пусть ударит, столкнет в воду с моста, — не любовь, так ненависть, лишь бы не равнодушие! Она так сильно его любила, что пошла на разрыв — одним словом. И пусть даже убьет, только закончит пытку отношений раз и навсегда.