Мотылек и Ветер - Ксения Татьмянина

Да, жизнь изменилась.

Помыв кружку, стала искать свою одежду и нашла в прихожем шкафу на вешалках все — и пальто, и выходные кофту с юбкой и даже белье, — с бирками прачечной, когда сдано и во сколько получено обратно. С доставкой от двери до двери. На полочке рядом — новые в упаковке колготки и пара носок. Юрген умудрился позаботиться и о таком. И я погорячела щеками, только представив, как он занимается тем, что сдает женские вещи в стирку, покупая с доставкой такую деликатную вещь. Я сама должна была позаботиться об этом… но об одежде я не думала совсем! Не смущало, что в тот вечер раздевал, как несамостоятельного ребенка, догола, напяливая свое — сухое и чистое. Но жутко смутило, — это.

Оделась. Подметила, что Юрген угадал, купив на смену нужный размер. Только выбрал не тонкие и капроновые, какие были, а теплый вариант — черные, плотные, зимние — не проморозить и не продуть.

Улицы города встретили сырым ветром. Я добежала до остановки и успела на монорельс, заскочив едва ли не в последний момент на подножку. Время подходило к одиннадцати, час пик прошел, и я свободно ушла к местечку в конце вагона, встав спиной к людям и лицом к окну. Отстраненно, как раньше. Но только мир все равно начал «трогать» органы чувств, внезапно пробиваясь мелочами — запах нового прорезиненного покрытия в вагоне смешался с запахом влажной листвы, яркий зонтик пассажирки держал внимание взгляда все время, пока женщина выходила, перекладывала его из руки в руку, меняя местами с сумочкой, а слух улавливал смех ребенка, которому отец рисовал чудиков на запотевшем окне. Тонкости. Не примитивные — холод, голод, шум. А по чуть-чуть чего-то извне, из окружающего мира и других людей. Не плоская лента дороги за стеклом, а горизонт, даль, воздух города и его живого пространства.

Первым по списку я поставила визит к старосте. Знала, что он всегда дома до трех дня, — это его приемные часы, так что не предупреждала даже, что еду.

Дверь открыла его жена. Гостеприимно предложила чаю, пригласив на кухню и сказав, что пока придется подождать. Староста о чем-то говорил со своим южным коллегой в зале и просил не мешать.

Просидела недолго, минут двадцать.

— Здравствуйте.

— А, Ирис. Как самочувствие?

— В норме. Спасибо.

— У тебя ко мне дело или зашла листы сдать?

— Да, листы. — Я вытащила блокнот и уверенно выдрала первые два, где адреса и имена. С третьим заколебалась, оставила. — И еще спросить хотела, если можно.

— О чем?

— Откуда у пограничников идет импульс вызова? В каком месте тела они его чувствуют?

— Что-что?

Удивления он не скрыл. Хозяйка дома выглянула из коридора и кивнула нам:

— Если у вас совет, так давайте я заварю чай или кофе сделаю. Обедать останешься, Ирис?

— Нет, спасибо. Я только заправилась, и дела еще.

— С чего вдруг такой странный вопрос? Так вот не обсуждают… не постыдное, не поэтому. Личное все-таки, сокровенное, как все телесное.

— Так откуда?

Я вот не помнила, чтобы староста или кто-то из старших нашей братии хоть раз говорил со мной на тему «известного факта». Импульс — название, и я думала, что у всех пограничников это солнечное сплетение. Староста же указал пальцем на яремную ямку у себя на шее.

— Здесь. На миг перекрывает дыхание, чувствуется пульс и стреляет иголкой нерва. Или у тебя не так?

Лгать мне не захотелось и поэтому я отрицательно мотнула головой. Подумала, спросила еще:

— Вы скучаете по вызовам?

— И да, и нет. Когда удерживаешь человека, это всегда приятно, — спас, сохранил, сделал хорошее дело. Но истории копятся, эмпатия обостряется, каждый вызов отщипывает от пограничника кусочек сердца… с каждым разом все тяжелее тащить груз чужих жизней и их трагедии. Поэтому мы рано уходим на пенсию.

— Поэтому раньше восемнадцати молодых на вызовы не пускают?

— Не только. Еще и из-за реальных угроз. Знаешь же правило, что в ночь ходят только парни, а девушки никогда. Ты, кстати, не хочешь дневные дежурства взять?

— Пока нет, попозже.

Законы вызовов работали по-своему и складывались так, чтобы пограничникам не мешать жить своей жизнью. Импульс не пересекал порога дома. Ни разу и никого не заставил бежать с рабочего места или из-за праздничного стола у родных. Как ток и проводники. Если кому-то в этот момент нужна была помощь, то вызов попадал на свободных — в городе, на пути, пусть по делам или тратой досуга, а «изолированных» не «видел».

Рубеж не придерживался распорядка дня. Человек мог подойти к своей границе ночью, в пять утра, в одиннадцать вечера, и нужно было бежать к ближайшему ходу не смотря на темноту, безлюдность и невозможность добраться обратно без транспорта. Поэтому в ночь выходили всегда мужчины пограничники. И, естественно, совершеннолетние. Из-за элементарной опасности города в это время.

— Вы давно видели Германа?

— Так он же не с восточного района. Я даже не помню, как парень выглядит, если и встречал.

Я зацепилась мыслью, — спросить каждого, кто попал на сбой с вызовом о чувстве импульса. Хотелось проверить и уточнить, — вдруг не одна я такая аномальная? Юргена и Катарину я достану, а вот с Германом связи не было… стоп, так Юрген наверняка и знает его, сможет с этим помочь.

— Еще вопросы?

— Да.

Я не то чтобы командовала, но в данный момент опрашивала и вела разговор в нужном русле, взяв на короткое время главенство в расследовании истории, и староста послушно отвечал. Я была «под крылом» восточного, он был старше меня на пару десятков лет, но в эти минуты разговор выходил на равных рангах, если можно было так сказать. Непривычно.

— Насколько большая разница в знаниях о границе между вами и нами, между наследниками и всеми остальными? Вам не обязательно раскрывать, что именно, я хочу понять — насколько мало знают рядовые?

— До пограничников доносят только необходимое… для вашего же блага.

— Вы бывали… на самой границе? Что такое «якоря» знаете?

— Да ты что, Ирис… Откуда ты можешь о них знать? Наследник во что-то посвятил?

— Немного.

— Извини, но тогда тебе лучше говорить с ним.

— Хорошо… Я побегу по другим делам. Спасибо.

В коридоре, провожая меня, староста внезапно похлопал по плечу и улыбнулся по-отечески:

— Оправилась? Долго ходила бледная да тихая, уж думал разузнать отчего так хандришь. А сегодня бледненькая все равно, но личико просветлело. Задания Августа тебя так зацепили? Все хорошо?

— Все будет хорошо, — искренне ответила я и улыбнулась ему в ответ.

Опять обманулась. Была уверенна, что никто не замечает моего состояния, как знакомые пограничники, так и староста. Я же старалась изо всех сил, а что Катарина, что куратор мой, — никто не заметил «нормальную и радостную Ирис», а выловили и запомнили те редкие моменты, когда я теряла маску и выдавала себя.