Гринвич-парк - Кэтрин Фолкнер

— Чудесное ожерелье, — сказала она, отрезая ленту. В носу у нее сверкала бриллиантовая капелька, пальцы были унизаны нефритовыми кольцами.

— Да, — согласилась я. — Собачка просто прелесть.

— Думаете, это собачка? — с сомнением в голосе произнесла девушка. Потом, глянув на меня, забеспокоилась, как бы я не отказалась от покупки. — Вы правы, — быстро поправилась она и поспешила взять у меня кредитную карту, пока я не передумала. — Действительно, собачка.

Я сную по кухне. Дэниэл наблюдает за мной. Я выключаю газ, раскладываю ризотто по тарелкам. В футбольном матче перерыв. Я приглушаю радио, ожерелье прячу под джемпер. Посыпая ризотто нарубленной петрушкой и ставя тарелки на стол, я чувствую, как взгляд Дэниэла прожигает мне шею.

За ужином пытаюсь рассказывать о том, как провела день, спрашиваю у мужа про его работу. Но застольная беседа не клеится. Поев немного, Дэниэл внезапно кладет вилку на тарелку. Он всегда так ест — будто прием пищи это лишнее бремя, пустая трата времени. Я еще не доела, а Дэниэл собирает посуду и кладет ее в мойку. Я смотрю на пустой стол. И это все? И так будет всегда? Даже после рождения ребенка?

Домываю посуду и иду в гостиную. Дэниэл ползает на четвереньках, заглядывая под диваны, проверяя выдвижные ящики низкого столика.

— Что случилось?

Он бросает на меня виноватый взгляд, словно я застала его за постыдным занятием.

— Подумал, может, он где-то под мебелью. Лэптоп.

— Завтра я поищу как следует. Давай не будем волноваться раньше времени?

— Хмм.

— Ты вроде бы хотел посмотреть «Лютера».

— А, ну да. Хорошо.

Мы сели перед телевизором в одном уголке гостиной, который сумели уберечь от ремонтной грязи. Более приличные столы и стулья упрятаны под чехлы, в которых они похожи на привидения. Я смотрю, как по лицу Дэниэла бегают голубые блики, отражающиеся от экрана телевизора, и думаю: что же скрывает от меня мой муж?

На центральной улице вспыхивают автомобильные фары и уличные фонари. Магазины закрываются, ставни на них опускаются, словно глазные веки. Она наблюдает, ждет.

В большом окне от пола до потолка за стеклом мужчина. Свет виден только в этом окне — во всех остальных помещениях в здании темно.

Она переступает с ноги на ногу. Небо темнеет, угасающее закатное зарево расчерчивает дома розово-оранжевыми полосами. Обычно в это время он уже дома. Но сегодня вечером почему-то задерживается. Что-то мешает ему отправиться домой, к своей прекрасной жене.

Мужчина встает, вешает на плечо сумку, берет свои вещи. Хватает со стола какой-то журнал, пытается разорвать его пополам, но тот слишком толстый. Похоже, устыдившись своей дурацкой затеи, он поднимает глаза, словно чувствует, что за ним наблюдают. У нее закололо в шее. Неужели заметил?

Нет, не может быть. Это вряд ли. Здесь, в тени, она в безопасности. Мужчина швыряет журнал в мусорную корзину. Потом наконец берет со стола конверт. «Ага, — думает она. — Попался». Мужчина вскрывает конверт и вываливает на стол его содержимое. Она с ликованием смотрит это немое кино: пальцы дергаются, во рту скапливается слюна. Сумка соскальзывает с плеча мужчины, он хватается за край стола, будто его без привязного фала выпихивают в космическое пространство. Туда, где нет воздуха, где нет гравитации.

Я сижу в зале судебных заседаний, силюсь сосредоточиться на показаниях. Скрипя ручкой по бумаге, кратко записываю в блокноте ответы одного из подзащитных.

— Она прекрасно соображала, что делала. Притянула меня к себе.

Обвиняемый — высокий белокурый парень с ясными голубыми глазами. Он разводит руками, держа их ладонями вверх, — жестами сообщает, что он предельно честен с судом.

— И что было потом?

— Мы поцеловались.

— Вы ее поцеловали?

— Да, а она ответила на мой поцелуй.

— И у вас не было сомнений в том, что она согласна на этот контакт?

— Ни малейшего, — улыбается он, глядя прямо на присяжных.

Чирк. Чирк. Чирк.

— Что было дальше?

Холодает. Работники аппарата суда — в кардиганах и шарфах — включают обогреватели. Все в зале судебных заседаний меня начинает угнетать: ужасный дешевый узорчатый ковер, грязные розетки, запах плесени, пыль на подоконниках. Старший инспектор Картер снова здесь. На нем под пиджаком джемпер с ромбовидным узором. Я киваю ему, он едва заметно кивает в ответ. После нашей последней встречи, за чашечкой кофе, я все время вспоминаю его реакцию на мои слова о делах об изнасиловании. И прихожу к выводу, что, возможно, в его практике уже был аналогичный случай. Вернувшись в редакцию, ищу в электронном архиве его фамилию. Натыкаюсь на дела об убийствах, похищении людей с целью выкупа. Случаев изнасилования мало.

В конце концов я все-таки нахожу то, что искала. В газетах это дело фигурировало под названием «Изнасилование в эллинге». Параллели с нынешним случаем очевидны. Обвиняемые — выходцы из семей, принадлежащих к элите общества. Явная беззащитность пострадавшей. Красота декораций, на фоне которых произошло преступление. Безобразные подробности.

В ту пору положение потерпевших было еще более тяжелым. Фамилия той девушки, разумеется, не сообщалась: по закону ей была гарантирована пожизненная анонимность. Зато все остальное было расписано в ярких красках. Нижнее белье, что было на ней в момент совершения надругательства; сколько спиртного она выпила на вечеринке. Во что была одета, как вела себя, какой имела сексуальный опыт. В газетах опубликовали все, во всех подробностях. А ей тогда было всего шестнадцать лет.

Об исходе дела я догадалась еще до того, как дочитала до конца материалы, среди которых была фотография ухмыляющихся обвиняемых, стоявших на лестнице перед зданием Кембриджского суда. Журналисты цитировали их адвокатов, заявлявших, что их подзащитным тоже должна быть гарантирована анонимность, что их молодые жизни загублены. И в самом низу был напечатан короткий комментарий старшего следователя, который вел это дело. Он выражал надежду, что решение присяжных заседателей не напугает других пострадавших и они не побоятся обращаться в суд. Этим следователем оказался старший инспектор Марк Картер.

Все статьи я сохранила на своем компьютере. Перемещая их в отдельную папку одну за другой, я обратила внимание на дату совершения преступления. Это случилось летом 2008 года. Я посчитала по пальцам. По-моему, тем летом Хелен еще была студенткой Кембриджского университета.

В следующий раз, когда мы с ней созвонились, я поинтересовалась у нее, помнит ли она то скандальное происшествие.

— Судебный процесс освещали все национальные газеты, — сказала я ей. — В прессе дело фигурировало как «Изнасилование в эллинге». Пострадавшая — девушка, посетившая одну из вечеринок на Майской неделе[10] в Кембридже, в то лето, когда ты выпускалась. По ее словам, двое студентов-парней напоили ее и затем изнасиловали.