Дело Дрейфуса - Леонид Прайсман

«Лабори: известно ли вам, кто была таинственная дама под вуалью (имеется в виду Пати де Клам, переодевавшийся дамой для встречи с Эстерхази. – Л. П.).

Гонз: Я не знаю, я не вел следствие.

Лабори: Произвели ли вы розыски с целью обнаружить ее личность?

Гонз: Я не хочу отвечать на эти вопросы. Все это ловушки, в которые вы меня хотите поймать.

Поднявшись во весь свой огромный рост (более двух метров), Лабори буквально высек Гонза.

Лабори: Что, господин генерал, это ловушка? Вы позволяете себе говорить, что защита ставит вам ловушки. Такие выражения здесь совершенно неуместны. После этого я уже не стану обращаться к вам ни с какими вопросами. Я жду, что государственный обвинитель поднимет свой голос в ограждении чести и прав защиты.

Ван-Кассель молчит.

Лабори: В таком случае я объявляю забастовку от своего имени и от имени всего адвокатского сословия»[182].

Дело в том, что во Франции есть закон, по которому, если задеты честь и достоинство одного из адвокатов, вызывают в суд батонье (главу адвокатского сословия). Если суд отказывается защитить честь и достоинство адвокатов, то адвокаты могут объявить забастовку. В зале дикий шум, раздаются возгласы в поддержку и в осуждение Лабори. Стража очищает зал. После прибытия батонье Ван-Кассель и председатель суда вынуждены оправдываться. Генерал Гонз просто испугался: «Под влиянием возмущения мои слова действительно зашли далее моей мысли. Я вовсе не имел в виду адвокатское сословие»[183].

Брешь была пробита, и следующему свидетелю, будущему министру юстиции, в то время руководителю Лиги прав человека Л. Трарье, суд не мешает говорить. И он подробно описывает все беззакония, допущенные в делах Дрейфуса и Эстерхази. Судьи и обвинение стремятся любой ценой избежать одного вопроса: существовал ли секретный документ, представленный военному суду за спиной подсудимого и защитника? Этот вопрос был поставлен каждому из семи членов военного суда, судившего Дрейфуса. И каждый раз звучал голос председателя суда: «Этот вопрос не будет поставлен».

В конце концов, два опытных адвоката, Ж. Клемансо и бывший защитник Дрейфуса Деманже, разбили на этом этапе уловки суда. Клемансо спросил Деманже (скороговоркой, не дожидаясь слов председателя):

«Клемансо: Судьям был представлен секретный документ, не показанный обвиняемому и защитнику?

Деманже (быстро): Да»[184].

После этого инцидента председатель суда уже не мог помешать Лабори повторить этот вопрос обычным путем. В своей заключительной речи Золя говорил: «Дрейфус невиновен. Да будет порукой этому моя жизнь, моя честь. В эту торжественную минуту, перед этим судилищем, являющимся представителем людского правосудия, перед вами, господа присяжные, как воплощением страны, перед всей Францией, перед всем миром клянусь, что Дрейфус невиновен… Все как будто против меня. Обе палаты, гражданская власть, военная власть, газеты, общественное мнение, которое они отравили. А за меня только идея, идея правды и справедливости. И я спокоен. Я одержу победу. Я не хотел, чтобы моя страна погрязла во лжи и несправедливости. Меня могут здесь обвинять, но придет день, когда Франция поблагодарит меня за то, что я помог ей спасти ее честь»[185].

Его поддерживает Лабори: «Антисемитизм – этот гнусный образ мысли встает теперь и наносит кровавое оскорбление армии своим союзом»[186].

Но на приговор суда все красноречие Золя и Лабори не повлияло, и повлиять не могло. Он был предрешен заранее. Золя получил максимальную меру наказания. Он приговорен к штрафу в 3 тысячи франков и к трем годам тюрьмы. Перрона приговорили к месяцу тюрьмы и к 3 тысячам штрафа. В дальнейшем события развиваются неожиданно. Лабори заставил Золя подать жалобу в кассационный суд. Кассационный суд заявил, что дело подлежит прекращению как возбужденное ненадлежащим лицом – а именно военным министром, тогда как право на возбуждение дела имел только состав военного суда. 22 марта 1899 года кассационный суд прекратил все производство по делу Золя. Немедленно военный суд подает новую жалобу, но, по сравнению с предыдущей, ее текст изменен. Из письма Золя обвинение теперь использует только одну фразу: «Военный суд оправдал Эстерхази по приказу».

Новый суд подтвердил приговор, вынесенный ранее. Золя уезжает в Англию. Антидрейфусары торжествуют победу. Пикар, впервые выступивший на процессе Золя с ценными свидетельскими показаниями, уволен из рядов армии. Через десять дней после окончания процесса Золя в манеже военной школы, той самой, где за несколько лет до этого проходило разжалование Дрейфуса, состоялась дуэль на шпагах между Пикаром и Анри (Пикар вызвал Анри на дуэль во время процесса Золя за клевету в свой адрес). Анри был два раза легко ранен в руку. Вскоре после этой дуэли последовал вызов от Эстерхази, но Пикар решил, что Эстерхази не достоин такой чести и он не станет драться на дуэли «с таким субъектом»[187]. У Пикара была еще одна дуэль, связанная с делом Дрейфуса, – с помощником начальника Генерального штаба Гонзом. Гонз стрелял первым и промахнулся. Пикар стрелять отказался. Шерер-Кестнер еще в январе 1898 года не был переизбран сенатом на пост вице-президента; адвокат Леблуа лишился места, которое занимал в парижском муниципалитете. Парламентские выборы мая 1898 года приносят антидрейфусарам крупный успех. Никто из сторонников пересмотра не переизбран.

Но борьба за пересмотр все усиливается, и Генштабу нужны новые доказательства виновности Дрейфуса. Наряду с бурной деятельностью Анри по производству фальшивок, на сцену выдвигаются новые фигуры: капитан жандармерии Ш. Лебрен-Рено и бригадир Депрен. Лебрен-Рено, командир конвоя во время разжалования Дрейфуса 20 октября 1897 года, делает официальное заявление по поводу признания ему Дрейфуса: «Дрейфус начинает с заверения о своей невиновности, говоря, что при значительном состоянии, каким он обладал, и при прекрасном положении, которое ему сулило будущее, ему не представлялось ни малейшего интереса сделаться предателем. Он прибавляет: "Я не виновен. Через три года моя невиновность будет признана. Министр это знает. Майор Пати де Клам, приходивший в мою келью несколько дней тому назад, сказал мне, что министр знает это. Министр знает, что если я и выдавал Германии какие-либо документы, не имеющие никакого значения, то делал это для того, чтобы получить взамен них еще более важные»[188].