Шпион товарища Сталина - Владилен Елеонский

Внезапно сверху раздается странный глухой вой, а за спиной кто-то противно лязгает железом. Я оглядываюсь и вижу молоденького советского солдата. Он как заведенный передергивает затвор винтовки Мосина, целясь куда-то в небо.

Внезапно я понял, что лязгает на самом деле. Сон стал медленно испаряться, и мои глаза открылись.

Тюремная дверь уныло лязгнула еще раз и наконец с противным скрипом медленно отворилась. В камеру вошел Нобль.

Сонное состояние мгновенно улетучилось. Я сразу обратил внимание, что обычной папки в руках у гестаповца не было, а бледное лицо застыло в каком-то странном ледяном безразличии, хотя до этого он всегда входил в камеру с приятной лучистой улыбкой.

Нобль сделал два шага вглубь. Его начищенные до блеска новенькие хромовые сапоги тоже скрипнули два раза.

— Доброго дня, герр Шаталов!

— Доброго дня…

— Поднимайтесь!

Я откинул одеяло и поднялся. Нобль испытующе посмотрел мне прямо в глаза.

Я мягко улыбнулся в ответ.

— Извиняться пришли?

— Откуда узнали?

— По глазам.

— Я всегда говорил, герр Шаталов, что вы чрезвычайно остроумный и талантливый человек. В людях вы разбираетесь ничуть не меньше, чем в самолетах. Однако даже ваша проницательность сейчас наверняка даст осечку, и вы вряд ли угадаете, что случилось.

Когда Нобль со смехом рассказал мне, что произошло, я убедился, что он был совершенно прав. Такое мне даже присниться не могло!

Эрик фон Горн на допросе показал, что получил срочную телеграмму от дочери. Хелен по заданию Геринга отправилась на авиазавод в Аугсбург поздравить девушек-работниц с премией, которую выписал им министр промышленности за образцовую работу. О моем аресте она случайно узнала по телефону от адъютанта Геринга, поскольку решила справиться у него, удалось ли в срок вернуть «хорьх» рейхсмаршалу. Адъютант сообщил, что с «хорьхом» все в порядке, но есть другая проблема, и он подробно сообщил о деле, которое возбудило в отношении меня гестапо.

Узнав неприятную новость, Хелен сразу же отправила телеграмму отцу. В телеграмме Хелен официально делала такое заявление, от которого мое уголовное дело рушилось, как карточный домик.

Заявление Хелен о том, что картина была помещена не кем-нибудь, а ею в багажник автомашины Геринга для того, чтобы сделать рейхсмаршалу сюрприз, стало для Нобля громом среди ясного неба. Оказывается, вопрос о даре Герингу акварели «Замок Нойшванштайн» Хелен давно согласовала со своим отцом.

День, следовавший за днем рождения отца, был днем возвращения «хорьха» Герингу для его нужд. Хелен сочла, что необходимость возврата «хорьха» позволяет сделать рейхсмаршалу сюрприз и, не успев в суматохе предупредить отца, завернула картину в мягкую ткань и поместила в багажник автомобиля.

Отец, обнаружив пропажу картины, сразу же позвонил Гофману, которого хорошо знал, тем более что Гофман был у него в тот вечер. Гофман, недолго думая, поднял на ноги гестапо. И, как выяснилось, напрасно.

Сообщив сногсшибательную новость, Нобль как-то сразу расслабился и почти по-дружески сказал мне, что он ни на секунду не сомневался в моей невиновности. Сказать, что я не похож на криминального коллекционера чужих акварелей, значит, ничего не сказать.

— Глупое, легковесное и абсурдное обвинение, герр Шаталов!

Я понял, что Хелен и ее отец, будучи убежденными в моей невиновности, солгали, чтобы спасти меня. Хелен не могла отнести акварель в багажник «хорьха», поскольку уехала накануне вечером, а я любовался акварелью на следующий день утром, картина была не в багажнике, она преспокойно висела на стене мезонина.

Конечно, в любом случае я был благодарен Хелен и ее отцу за ту ложь, которая спасла меня. Однако, если Хелен солгала, как же тогда картина оказалась в багажнике?

Ноблю, естественно, я ничего не сказал и снова оказался на свободе, к радости не только Хелен, но и Гофмана. Мой лютый соперник вполне справедливо рассудил, что теперь меня наконец-то отправят домой, в СССР, а Геринг заполучил акварель, о которой, как было известно Гофману, он так мечтал.

Перед освобождением Нобль снова щедро угостил меня французскими сигаретами и бразильским кофе. Мы так мило болтали, что он вдруг расщедрился еще больше и поведал мне тайну акварели «Замок Нойшванштайн».

Оказывается, картина принадлежала кисти самого Гитлера, который, как известно, был неплохим акварелистом. Пытаясь узнать, во сколько оценят картину, если автором будет обозначен другой человек, спецслужбы провернули операцию с авторством. Публике была представлена картина, принадлежавшая якобы кисти Эрика фон Горна.

Гитлер хорошо потешил свое самолюбие. Картину довольно высоко оценили специалисты. Лишь после этого он положительно отозвался о ней, и цена на акварель взлетела до заоблачных высот.

Немного позже я узнал, кто подстроил мой арест за кражу акварели. Однако обо всем лучше рассказывать по порядку.

Из подвала гестапо меня снова забрал не кто-нибудь, а Гофман. Он был в необычайно приподнятом настроении.

Похоже, Гофман в самом деле очень желал, чтобы я наконец убыл домой в Советский Союз и исчез с любовного горизонта Хелен. Тогда он сможет построить с Королевой люфтваффе те отношения, о которых так страстно и давно мечтал.

Гофман приветливо, как дорогого гостя, усадил меня в свой комфортабельный бело-синий двухдверный кабриолет БМВ триста двадцать шестой модели. В какой-то миг мне даже показалось, что он сейчас возьмет и расцелует меня в обе щеки.

Всю дорогу старина Гофман шутил и смеялся. Каждая шутка неизменно заканчивалась признанием в том, что он безумно рад, нет, вовсе не тому, что я уезжаю. Он рад, что ему так повезло в жизни и судьба свела его с таким замечательным человеком!

В свою очередь, я поспешил улучшить милому Гофману настроение и с ледяной улыбкой заверил его, что пока Хелен здесь, в Германии, я никуда не уеду. Перефразировав известную латинскую поговорку, я холодно добавил, что пусть рушится все, но моя любовь останется целой и невредимой.

Пусть все катится шут знает куда, внятно и по слогам повторил я, на произвол судьбы или куда-нибудь еще дальше, только моя любовь покатится туда, куда я хочу. В общем, как-то так я сказал тогда.

Я был уверен, что от расстройства чувств Гофман немедленно врежется на своем новом автомобиле в какой-нибудь ближайший столб, но, к моему великому удивлению, он мило улыбнулся в ответ.

Вдруг совершенно неожиданно его лицо приняло заговорщицкий вид.

— Хороший ты парень, Валерий. Наверное, поэтому тебе так везет. У меня для тебя сюрприз. Едем в «Веселую наковальню»!