Однажды в Африке - Анатолий Луцков

На кормовой части «Лоалы» давно было оборудовано место для перевозимых пароходом автомашин, которые въезжали на борт с правой стороны, для чего там убиралось леерное ограждение. Его металлические стойки имели отверстия сверху и посредине, и в них был пропущен тонкий стальной тросик. Они не были глухо прикреплены к палубе. Комлев обратил на это внимание, еще когда впервые ступил на палубу парохода. Перед въездом на нее автомашин стойки заваливались путем поворота стопорного рычага на главной и неподвижной стойке, которая была ближе к кормовой надстройке.

Комлев прошел мимо застывших в дремотной неподвижности автомобилей, они уже успели остыть за долгий вечер, и от некоторых слегка потягивало бензином. Нигде не слышалось ничьих голосов — только звук работающих колес и шум проносящейся вдоль бортов воды. И тогда внезапно, как в каком-то страшном сне, кто-то, видимо, до этого сидевший на корточках, стал подниматься перед Комлевым, и в полутьме слабо блеснула сталь длинного широкого ножа, которым сельские туземцы рубят стебли кукурузы и проса и прорубают дорогу в зарослях. Внешне он тоже был похож на сельского жителя или просто рядился под него. На нем была (что тогда успел заметить Комлев) рубашка поверх длинной набедренной повязки, смахивающая на юбку, — обычная мужская одежда в деревне.

Взмах руки — и нож пронесся со свистом в сантиметре от шеи Комлева, когда тот мгновенно подался назад. Он даже не успел еще испугаться, ему почему-то казалось, что это какая-то местная забава, игра или же показательное состязание, вроде того, которое проводят мастера боевых искусств, демонстрируя свои приемы и при этом не касаясь друг друга. Да нет, здесь было все вполне серьезно, и надо было защищать свою жизнь. Лезли зачем-то запоздалые упреки в свой адрес: зачем он пошел в это место один и почему не вызвал вахтенного матроса? Комлев вдруг заметил метровый обломок деревянного бруска на палубе; видимо, его подкладывали под автомобильное колесо, а теперь он оказался для него просто подарком судьбы, и Комлев, быстро схватив его, успел отбить им новый удар противника. «А вот крикнуть и позвать на помощь самолюбие не позволяет», — успел со злостью на самого себя подумать Комлев. Значит, даже в минуту смертельной опасности хочется с какой-то болезненной безрассудностью играть героическую роль в этом жутком театре без зрителей. Играть для самого себя да и для того, кто жаждет тебя убить. Комлев к собственному удивлению научился парировать удары ножом своей деревяшкой, а сам в это время приблизился к той самой опорной стойке, которая позволила бы ему повалить все ограждение, если бы нападавший был к нему прижат. Но об этом он мог только мечтать. И вот его ночной противник, видимо, решил, что с белым пора кончать. Вдруг здесь появится кто-нибудь из команды и поднимет тревогу? И он накинулся на Комлева со злобной неуклонностью, как атакующий хищный зверь, чтобы завершить все побыстрее, а Комлев с леденящей душу ясностью представлял себе удар, который он пропустит, и это может стать его концом. Вцепившись левой рукой в стойку со стопором, правой он сделал отчаянный взмах своим обломком бруска в сторону головы нападающего. На его темном лице он только видел белки глаз и еще белизну оскаленных зубов. Этот неожиданный натиск Комлева заставил противника на миг озадаченно отступить на шаг, податься назад и слегка откинуться на ограждение за его спиной. И в этот момент с судорожной поспешностью, еще не веря в возможность удачи, Комлев повернул рычаг стопора, делая сам шаг вправо от борта. Все стойки ограждения с железным лязгом рухнули на палубу. А этот, с длинным ножом, уже падая за борт, все еще отчаянно пытался, изгибаясь всем телом, выпрямиться и удержаться на палубе. Он выкрикнул что-то на непонятном языке, и это было похоже на крик смертельно раненого зверя, и свалился со слабым плеском в пенистую, отбрасываемую колесом парохода, воду. Он исчез в ней, потом его черная голова возникла уже совсем далеко за кормой. А потом ее поглотил сумрак ночи. Комлев быстро огляделся, сердце его гулко стучало. Он опасался, что у нападавшего мог притаиться в засаде сообщник на случай неудачи. На корме было темновато. Гакобортный огонь светил где-то поверх жилого помещения с сетчатыми стенками, которое покрывало часть палубы, отведенную для автомобилей. «Надо уходить отсюда», — напомнил себе Комлев. Оглядываясь по сторонам, он снова восстановил леерное ограждение, чтобы кто-нибудь ночью случайно не оказался за бортом. Потом по трапу, чувствуя некоторую слабость в коленях, поднялся на верхнюю палубу. Ему было стыдно это сознавать, но зубы его временами выбивали вполне отчетливую дробь. Он решил не идти сейчас в свою каюту, а сразу подняться на мостик и все рассказать капитану. В конце концов, это даже его обязанность.

— Вот так история, — с мрачноватым сочувствием сказал капитан Форбс. — Такого, кажется, еще ни разу на пароходе не случалось, хотя здесь и всякое бывало. Полиции, если и будем об этом сообщать, то только уже в Лолингве.

— Я пока не связываю это с попыткой меня сбить машиной на улице, — со скрытой растерянностью сказал Комлев, — но готов это сделать.

— А эти джентльмены из вашего, как его, Интертранса, уже покинули Бонгу?

— Мне сказали, что они уехали в какую-то соседнюю страну.

— Это плохо. Границы здесь, как дырявая рыбачья сеть. Пересечь любую границу здесь можно на машине за десять долларов. Хотя вначале могут запросить и тысячу.

Капитан что-то сказал негромко рулевому на лулими, и тот стал крутить штурвал влево. Правый, в темных зарослях, берег вдруг оказался хоть и в не очень большой, но все же неприятной близости от борта. «Вздремнул рулевой, — определил для себя Комлев. — Человеческий фактор, одним словом».

Лунный свет холодно освещал гладь реки впереди по носу судна. «Плес, — подумал Комлев, обозревая как нечто очень знакомое эту тускло блестевшую гладь. — Как странно звучит это русское слово применительно к африканской реке». Капитан повернулся к Комлеву.

— Я думаю, что оба эти случая, простите за избитое выражение, — звенья одной цепи. А того, кто вас направил к тому месту, где ждал, к счастью, несостоявшийся убийца, могли заставить это сделать, подкупить или просто уговорить, если они из одного племени. Здесь это имеет огромное значение. Хотелось бы думать, что исполнитель был один.

Комлеву не хотелось думать о его судьбе. Его даже покалывало странное сожаление по поводу того, что он отправил за борт этого, скорее всего, наемного убийцу. Ненависти у него к нему не было, как не было бы у него ее и к скорпиону или ядовитой змее.

Капитан будто прочел его мысли.

— О дальнейшей судьбе того, кто хотел отправить вас, мистер Комлев, в мир духов, мы можем не сокрушаться.

Время от времени окутываясь ароматным дымом сигары, он удобно сидел в плетеном кресле, которое ставили для него на мостике во время ночных вахт.

— Я надеюсь, а больше должны надеяться вы, сэр, что добраться до берега ему помешает крокодил. А если он и окажется на берегу, то здесь кругом лесные, безлюдные края, где хищные звери охотятся всю ночь.

Капитан глянул на Комлева и с немного насмешливой заботливостью добавил: