Новые темные века - Джеймс Брайдл

Тот же строгий научный метод, который в одном из своих проявлений приводит нас к закону Рума, согласно которому со временем результативность чего угодно снижается, в другом – помогает нам увидеть и решить эту самую проблему. Огромные объемы данных необходимы, чтобы увидеть проблемы, связанные с огромными объемами данных. Важно то, как мы реагируем на доказательства, лежащие прямо перед нами.

Глава 5

Сложность

Зимой 2014/15 года я несколько раз путешествовал по Юго-Восточной Англии в поисках невидимого: осматривал окрестности, выискивая скрытые системы; хотел увидеть места, где огромные сети цифровых технологий обретают телесность и облекаются в сталь и проволоку; места, где они становятся инфраструктурой. Иначе говоря, я был занят психогеографией – хотя этим термином в наши дни часто злоупотребляют, он все еще полезен из-за того, что делает акцент на скрытых внутренних состояниях, которые могут быть обнаружены внешним исследованием.

В 1955 году философ-ситуационист Ги Дебор так определил психогеографию: это изучение «специфического воздействия географической и территориальной среды (независимо от того, организована ли последняя сознательным образом) на эмоции и поведение отдельных индивидов»(1). Ги Дебора интересовала растущая зрелищность повседневной жизни и то, как наша жизнь все больше определяется коммодификацией, то есть превращением всего в товар, и посредничеством. Повседневные вещи в «обществах спектакля» почти всегда замещают какую-то более глубокую реальность, о которой мы даже не подозреваем, и отчуждение от этой более глубокой реальности снижает нашу свободу воли и качество жизни. Обращение к психогеографии в городской среде было одним из важнейших способов противодействия этому отчуждению, так как посредством наблюдения и взаимодействия люди вступали в прямой контакт с реальностью и получали неожиданный и убедительный опыт. Психогеография полезна и вне городского ландшафта, например, когда мы вместо того, чтобы искать признаки «спектакля», повсюду ищем следы виртуального мира и пытаемся выяснить, как на нас влияет сочетание реального и виртуального.

Таким образом, это своего рода психогеографический дрейф, как его называл Ги Дебор, но в условиях Сети: поиск отражения не собственной патологии наблюдателя, а глобального цифрового коллектива. В рамках проекта «The Nor» я предпринял несколько поездок, чтобы найти и нанести на карту эти цифровые сети(2), начиная с системы устройств видеонаблюдения. Лондон ими усеян. Каждую въезжающую в центр города машину фиксируют датчики и камеры контроля за зонами платного проезда и зонами пониженных выбросов; на остановках и станциях установлены системы наблюдения транспортной и столичной полиции; свои устройства есть и у других органов власти, а также у многих предприятий. За два дня прогулок я сфотографировал более тысячи камер, был задержан бдительными охранниками и получил предупреждение от полиции(3). Далее в книге мы еще вернемся к теме наблюдения и той странной атмосфере, которую оно создает. Я также исследовал электромагнитные сети, регулирующие воздушное пространство над Лондоном: каталогизировал установки всенаправленных азимутальных радиомаяков, которые можно найти в действующих и заброшенных еще со времен Второй мировой войны аэропортах, отыскать в лесах или за металлическими ограждениями. Именно эти радиомаяки направляют кружащие над планетой самолеты от точки к точке(4).

Последней из той серии путешествий была поездка на велосипеде. Я проехал почти 100 километров от Слау в Беркшире до самого центра Базилдона в Эссексе. В Слау, расположенном в сорока километрах к западу от Лондона, находится множество центров обработки данных, незаметных святилищ цифровой жизни и, в частности, дата-центр «Equinix LD4» – огромное неприметное хранилище, чья недавно построенная вычислительная инфраструктура занимает целый район. «LD4» — это виртуальный дом Лондонской фондовой биржи, и, несмотря на отсутствие каких-либо видимых указателей, именно здесь фактически обрабатывается большинство заказов, регистрируемых на бирже. А в конечном пункте моего маршрута, Базилдоне, находится еще один немаркированный объект цифровой инфраструктуры – 28 000 квадратных метров серверного пространства, которое можно опознать только по трепещущему на ветру британскому флагу и по тому факту, что, если слишком надолго перед ним задержаться, к вам подойдут с расспросами охранники. Это центр обработки данных «Euronext», европейский форпост Нью-Йоркской фондовой биржи, не менее таинственной и виртуальной.

Эти два объекта соединяет почти невидимая линия микроволновых передач: узкие пучки информации передаются от тарелки к тарелке и от башни к башне, неся невообразимо ценную финансовую информацию со скоростью, близкой к скорости света. Нанося на карту эти башни, центры обработки данных и другие связанные с ними объекты, мы можем получить представление не только о технологической реальности нашего века, но и о социальной реальности, которую она порождает.

Местонахождение обоих объектов оправдано виртуализацией денежных рынков. Когда большинство людей думают о бирже, они представляют себе огромный зал: десятки трейдеров кричат, сжимают в кулаках бумаги, совершают сделки и зарабатывают деньги. Однако за последние несколько десятилетий большинство торговых площадок по всему миру погрузились в тишину. Сначала их заменили обычные офисы; мужчины (почти всегда мужчины), стиснув в руках телефоны, разглядывают строчки на экранах компьютеров. Крик поднимается, только когда происходит что-то настолько ужасное, что в описании появляется название цвета, например «Черный понедельник» или «Серебряный четверг». Совсем недавно мужчин-трейдеров заменили компьютеры, которые торгуют автоматически, следуя фиксированным, но очень сложным стратегиям, разработанным банками и хедж-фондами. По мере того, как вычислительные мощности повышались, а Сети становились все быстрее и быстрее, скорость обменов увеличивалась, отчего торговля на финансовых рынках стала называться высокочастотной.

Высокочастотная торговля на фондовых рынках возникла в ответ на давление двух тесно связанных сил, которые на самом деле были результатом единого технологического сдвига. Этими силами были задержка и видимость. По мере дерегулирования фондовых бирж и их перехода в цифровой формат в 1980-х и 90-х годах, что на Лондонской фондовой бирже называли «большим взрывом», стало возможным торговать ценными бумагами все быстрее и на все больших расстояниях. Эти изменения привели к ряду неожиданных последствий. Прибыль уже давно получает тот, кто первым использует разницу между ценами на разных рынках. Основатель телеграфного агентства Reuters Пауль Рейтер, как известно, договорился, чтобы прибывающие из Америки суда выбрасывали за борт канистры с новостными сводками у ирландского побережья. Так информационные сообщения можно было молниеносно доставлять в Лондон, еще до того, как туда прибудет сам корабль, а современные цифровые коммуникации многократно ускорили процесс.

Финансовая информация теперь распространяется со скоростью света; но скорость света в разных местах отличается. Скорость передачи разнится, если информация идет через стекло или воздух, на нее влияют ограничения, поскольку оптоволоконные кабели связаны между собой, проходят через сложные коммутаторы, обходят естественные препятствия и пролегают по дну океанов. Больше других выигрывают те, у