Не плачь, моя леди - Мэри Хиггинс Кларк

– Элизабет.

Покрепче перехватив трубку, девушка огляделась, впитывая успокаивающие монохромные бунгало. «Лейлин зеленый», – называла его Мин. Мин чересчур много на себя берет, плетя интриги.

Но Лейлу она, вне всякого сомнения, любила. Элизабет услышала себя – она принимает приглашение.

В просторной ванной была сидячая ванна, джакузи, душевая кабина и парилка. Элизабет выбрала излюбленный способ Лейлы расслабляться. Лежа в джакузи, она включила и массаж, и пар. Глаза полузакрыты, голова покоится на махровой подушечке, она чувствовала, как постепенно отпускает напряжение под успокаивающим туманом и массаже рокочущей воды.

Опять она подивилась, во сколько же обходится содержание курорта. Мин быстро спускает унаследованные миллионы. Элизабет заметила, что тревогу эту разделяют все старые служащие. Рита, маникюрша, поведала ей то же самое, что и массажистка. «Уверяю тебя, Элизабет, – жаловалась она. – Сайприс- Пойнт много потерял с тех пор, как умерла Лейла. Теперь любители знаменитостей ездят в Ла-Косту. Конечно, и у нас встречаются громкие имена, но ползет слух, будто половина из них – бесплатные гости».

Через двадцать минут пар автоматически отключился. Нехотя Элизабет встала под холодный душ, потом надела толстый махровый халат, а волосы обернула полотенцем. Что она еще проглядела, рассердившись из-за Теда? Мин искренне любила Лейлу, горе ее не было фальшивым. Но Хельмут?

С какой враждебностью он смотрел на портрет Лейлы. А его лукавые, исподволь, намеки, что Лейла теряла красоту… Что спровоцировало эту ядовитость? Не шуточки же Лейлы насчет «Игрушечного Солдатика»? Когда он их слышал, то всегда и сам смеялся. Раз даже явился на обед к Лейле в высоком старомодном кивере игрушечного солдатика.

– Проходил мимо костюмерной лавки, увидел в витрине и не сумел устоять, – объяснил он, и все зааплодировали.

Лейла от души расхохоталась и поцеловала его. «Ваше Высокое Высочество, ты отличный парень!»

Тогда что же вызвало его злость? Элизабет насухо вытерла волосы и уложила сзади пышным узлом. Накладывая легкий макияж, подкрашивая губы и щеки, она услышала голос Лейлы: «Бог мой, Ласточка, а ты все хорошеешь. Клянусь, тебе повезло, что у мамы случился роман с сенатором Ланжем. Представь себе других ее дружков. Как бы тебе понравилось быть дочерью Мэтта?»

В прошлом году Элизабет, работая в летнем театре, попала на гастроли в Кентукки. Она сходила в редакцию самой большой газеты в Луисвилле – поискать статьи про сенатора Эверетта Ланжа. Некролог о нем был уже четырехлетней давности. В нем перечислялись все подробности его происхождения, образования, женитьбы на богатой даме, его успехи в Конгрессе. С фото на нее смотрел мужской вариант собственного лица… Сложилась бы ее судьба по-другому, знай она отца? Элизабет отогнала эти мысли.

Переодевание к обеду на Сайприс-Пойнт было непременным. Элизабет решила надеть белую шелковую тунику с крученым серебряным пояском и к нему серебряные босоножки. Интересно, куда отправился Тед с остальными? Наверное, на Монтеррей в «Кэннери». Его излюбленный ресторан.

Как-то вечером, года три назад, когда Лейле пришлось неожиданно уехать доснимать эпизоды, Тед повез Элизабет в «Кэннери». Они просидели там несколько часов, болтая; он рассказывал, как гостил летом в детстве на Монтеррее, у бабушки с дедушкой, о самоубийстве матери, ему тогда исполнилось двенадцать лет, о том, как презирал отца. Об автомобильной катастрофе, унесшей жизни его жены и ребенка. «Я не мог ни работать, ни жить, – говорил он. – Около двух лет ходил точно зомби. Если б не Крейг, пришлось бы передать управление нашей фирмой кому-нибудь еще. Крейг руководил вместо меня. Стал моим рупором. Практически стал мной!»

На другой день Тед обронил: «Ты слишком хорошо слушаешь».

И она поняла: ему неловко, что он так разоткровенничался с ней.

Подождав, пока почти закончился «час коктейлей», Элизабет вышла из бунгало. Шагая по тропинке к особняку, она приостановилась, наблюдая спектакль на веранде: ярко освещенные окна, красиво одетые люди, группками по двое-трое, потягивающие фальшивые коктейли, разговаривают, смеются, расходятся, сбиваются в новые группки…

От сверкания звезд на черном небе захватывало дух; искусно размещенные фонари освещали тропинку, подсвечивая цветы на кустах; ласковый, мирный плеск океана; а позади особняка высился черный массив бани: черное мраморное сооружение, играющее бликами отраженного света.

Где же мое место? – гадала Элизабет. Когда она снималась в Европе, легче забывалось одиночество, отчужденность от других людей, которая давно стала реальностью ее существования. Как только фильм отсняли, она кинулась домой, уверенная, что дом станет раем, знакомый Нью-Йорк – желанным утешением. Но не прошло и десяти минут, как ее безумно потянуло уехать, и, как утопающая за соломинку, она ухватилась за приглашение Мин. Теперь снова считает часы до возвращения в Нью-Йорк, к себе. Такое чувство, словно дома у нее нет нигде.

Станет ли суд очищением для ее чувств? Раскрепостит ли осознание того, что она способствовала возмездию убийце Лейлы? Позволит ли пробиться к другим людям, начать новую жизнь?

– Извините. – На нее чуть не налетела молодая пара.

Она узнала теннисиста-профессионала и его подружку. Сколько уж она загораживает им дорогу, не давая пройти?

– Простите, замечталась.

Элизабет отступила, и парочка, вежливо улыбнувшись, прошла. Элизабет медленно двинулась за ними на веранду. Официант предложил ей напитки, и Элизабет, взяв бокал, быстро отошла к дальним перилам: к светским разговорам не тянуло.

С ловкостью бывалых хозяев вечеринок среди гостей скользили Мин и Хельмут. Мин, очень эффектная в воздушном шелковом платье, с висячими бриллиантовыми серьгами. Немного удивившись, Элизабет обнаружила, что Мин, оказывается, тонкая как тростинка. Но пышная грудь и властные напористые манеры создавали иллюзию величественной полной дамы.

Хельмут, как всегда безукоризненный, в синем шелковом пиджаке и светло-серых фланелевых брюках, источал обаяние, склоняясь к ручкам гостей, приподнимая безупречную дугу брови – безукоризненный джентльмен.

Почему все-таки он ненавидел Лейлу? За что?

Сегодня столовая была убрана в персиковых тонах: кремово-золотистые скатерти и салфетки, в центре столов – кремовые розы, фарфор «Ленокс» с изящным золотисто-персиковым рисунком. Столик Мин накрыт на четверых. Подойдя, Элизабет увидела, как метрдотель, дотронувшись до руки Мин, показал на телефон.

Вернулась Мин раздраженная. Тем не менее ее приветствия были искренними.

– Элизабет, наконец-то! Хоть немного смогу с тобой посидеть. Я-то готовилась устроить для вас с Сэмми приятный сюрприз, она вернулась раньше. Но видно, она не заметила моей записки и еще не знает, что ты тут. Я ее пригласила за наш столик, но она только что позвонила – не придет, неважно себя чувствует. Я сказала ей, ты здесь, и после обеда она зайдет к тебе в бунгало.