Силы и престолы. Новая история Средних веков - Дэн Джонс

законы в единый окончательный свод римского права, вошедший в историю как Кодекс Юстиниана (Codex Iustinianus). Кодекс был издан 7 апреля 529 г. и разослан во все провинции империи, где с этого времени автоматически заменял собой любой другой свод законов. Впрочем, он был не идеален: в декабре 534 г. свет увидело его второе издание, дополнительно отредактированное и очищенное от противоречий. Однако и это не означало, что римский закон отныне увековечен и навеки незыблем в своем совершенстве: право в силу самой своей природы постоянно развивается, а Юстиниан, также в силу самого своего характера, постоянно издавал все новые правовые предписания (их собирали в отдельный сборник под названием «Новеллы Юстиниана» – Novellae Constitutiones). Тем не менее Кодекс представлял собой феноменальное достижение. Он состоял из 12 томов, охватывавших различные аспекты гражданского, церковного, уголовного и публичного права. Этот практический образец разъяснения и бюрократической оптимизации законов установил золотой стандарт для конституционной реформы Средних веков. «Поняв, что законы не должны быть неясными вследствие ненужной их многочисленности и, явно один другому противореча, друг друга уничтожать, император, очистив их от массы ненужной и вредной болтовни, с великой твердостью преодолевая их взаимные расхождения, сохранил правильные законы», – писал Прокопий[165][166]. Из уст летописца, столь искушенного в словесных хитросплетениях, это была высокая похвала.

Но Кодекс был далеко не единственной правовой реформой в начале правления Юстиниана. Через год после издания Кодекса Трибониан приступил к новой грандиозной задаче. Расправившись с частностями римских законов, он собрал знатоков, чтобы подвергнуть толкованию общую теорию права, изложенную в сочинениях великих античных юристов. Большинство великих юристов эпохи империи – Гай, Папиниан, Ульпиан, Павел, Модестин и другие – жили и писали в дохристианские времена, поэтому их высказывания не только часто грешили противоречиями, но и балансировали на грани безверия. Они были язычниками, и их мнения и взгляды, разумеется, лишены христианского духа. Юстиниан не любил неверия. По этой причине Трибониану поручили создать обобщающее толкование римской юриспруденции, в котором великие труды древних были бы рационалистически объяснены и улучшены с помощью упоминаний о Боге Всемогущем. Этот проект разворачивался в два этапа: сначала вышли так называемые «Пятьдесят вопросов» (Quinquaginta Solutiones), затем, в декабре 533 г., «Дигесты», или «Пандекты». Здесь Трибониан снова отличился, сумев найти для императора элегантный выход из бюрократического лабиринта. Из поколения в поколение римляне жаловались на архаичную сложность, медлительность и коррумпированность законов. Теперь все они были приведены в порядок.

Последней правовой реформой Юстиниана, последовавшей сразу после публикации «Дигестов», было создание «Институций» (Institutiones Iustiniani) – фактически справочника-указателя к «Дигестам», предназначенного для студентов официальных юридических школ империи в Бейруте и Константинополе. Этот текст служил практическим пособием для изучения нового закона и гарантировал, что подающих надежды молодых юристов научат думать именно так, как хотел Юстиниан. В одном из Юстиниановых уставов говорится: «Наши подданные, как живые, так и умершие, есть предмет нашей постоянной заботы». Этими словами начинался текст закона о похоронах, однако их можно читать как общее заявление о намерениях императора, стремившегося оставить след во всех областях жизни римлян, в прошлом, настоящем и будущем, и не только мечом, но и словом.

Разумеется, в VI в. реформы римского права происходили не в вакууме. В варварских королевствах на Западе – во владениях франков, бургундов и вестготов – правители создавали собственные своды законов. Однако их труды не выдерживали никакого сравнения с успешным и долговременным пересмотром всей римской правовой системы. В Константинополе в Восточной империи реформы Юстиниана ознаменовали начало новой эпохи в законотворчестве – так называемой греческой эпохи в истории права. На Западе римское право, сформулированное в эпоху Юстиниана, стало краеугольным камнем всех дальнейших юридических построений. В XII в. в средневековых университетах в Болонье, Париже, Оксфорде и других городах преклонение перед ним доходило почти до фанатизма[167]. Даже составленный в XIX в. Кодекс Наполеона (Code Napoléon) – великая реформа французского гражданского права 1804 г. – явно создан по образцу Кодекса Юстиниана[168]. В сущности, можно утверждать, что в современном мире любое государство, имеющее кодифицированное право (в отличие от общего права, доминирующего в правовой системе Соединенного Королевства), в долгу перед Юстинианом и Трибонианом. Даже если их первоначальное намерение состояло не в этом, свод законов все равно стал невероятным достижением. Всего за пять с лишним лет интенсивной административной деятельности Юстиниан так основательно преобразовал правовую ткань и юридическую мысль империи, что последствия этого ощущаются даже полторы тысячи лет спустя. И это было только начало.

Пока Трибониан наблюдал за ходом правовых реформ Юстиниана, новый император уделял не меньше внимания тесно переплетенным вопросам ереси, вероотступничества, неверия и половых извращений.

Здесь многое предстояло сделать. В число самых сложных задач входила необходимость каким-то образом уладить проблему раскола и ереси в имперской церкви. К воцарению Юстиниана к раздорам между христианами арианского и никейского толка, терзавшим Западную империю со времен варварских нашествий в V в., добавился диспут между халкидонитами и миафизитами, которые расходились во мнениях относительно истинной природы Христа и соотношения Его человеческих и божественных качеств[169]. Сегодня причины этих споров вызывают недоумение почти у всех, кроме специалистов по церковной истории. Однако в VI в. их было вполне достаточно, чтобы спровоцировать народные волнения и международные дипломатические кризисы. Бесчинствующие толпы убивали епископов за то, что те проповедовали взгляды, расходившиеся с взглядами общины; официальный раскол по этому вопросу между римской и константинопольской церковью продолжался с 484 до 518 г.[170] И пока столица империи решительно придерживалась халкидонской традиции, окружающие ее обширные территории столь же решительно склонялись к миафизитству. К ним относилась и житница всей империи – Египет. Перспектива потерять провинцию из-за религиозных противоречий вряд ли казалась императору заманчивой, но она была вполне реальной.

В свете этого Юстиниану на протяжении всего правления приходилось как-то балансировать между халкидонитами и миафизитами. Ему несколько помогало то обстоятельство, что его жена Феодора была решительной миафизиткой и всячески покровительствовала членам этой секты, тем самым создавая впечатление, будто империя одинаково беспристрастно относится к обоим течениям. Однако Юстиниану так и не удалось решить этот вопрос с той же твердостью, какую он продемонстрировал при реформе римского права. В лучшем случае можно было сказать, что он смог не допустить превращения этого диспута в очередной официальный раскол в христианском мире.

Однако в других сферах инстинктивное стремление Юстиниана подавлять инакомыслящих и насаждать ортодоксальные взгляды ощущалось гораздо глубже. С особенной яростью он преследовал безнравственность и распущенность. Это крайне волновало упорядоченный ум Юстиниана, и, судя по всему, у него было достаточно поводов для беспокойства. Особенную неприязнь вызывали у императора содомия и педофилия: уличенных в подобном он наказывал без колебаний. Иоанн Малала приводит некоторые подробности