Контрапункт - Анна Энквист

Она берет мальчика за руку, как только отец опускает его на палубу. Они бегут к бортику и зачарованно смотрят на пенный след, тянущийся по воде за паромом.

На следующий день через темный хвойный лес они вчетвером отправляются к дюнам. Холодный ветер и яркое солнце; дети нахлобучили капюшоны и наглухо застегнули куртки. У кромки леса открывается желто-серый пейзаж. Птицы садятся на пруд, заросший сухим камышом полуметровой высоты. Отец срезает несколько веток перочинным ножом. Дети строем шествуют к вершине дюны. Двумя руками они обхватывают толстые стебли, поднимая тростниковые метелки над головой. Девочка первой достигает вершины; она поворачивается лицом к брату и встает на цыпочки. Мать смотрит на бледный овал ее заключенного в капюшон лица.

Дети танцуют на верхушке дюны, размахивая метелками как флагами. Девочка кричит: «Мы все видим! Мы стоим на вершине мира!»

* * *

Alla breve, четырехчетвертной такт, который нужно было чувствовать и исполнять половинными нотами; ты ощущал прилив энергии, играл не спеша, но целенаправленно, в хорошем темпе, чуть ли не бравурно.

Женщина спокойно изучала четыре голоса, свободно имитирующих друг друга с нисходящими интервалами в квинту и меняющимися нотами после первого счета. Все четырехголосные вариации ассоциировались у нее с отпуском, дружными прогулками вчетвером, ощущением надежности и безопасности этого квартета. В рассматриваемой ею вариации партия сопрано несла в себе нечто победоносное, еще ничем не отягощенную детскую жажду открытий с ее почти эйфорическим отношением к миру — еще без свинцовых ног и без закоптелых очков. За ней по пятам следовал другой ребенок — в секстах, терциях и даже в захватывающем дух, восходящем пассаже. Он отпускал ее в безрассудной трели в одиннадцатом такте, чтобы потом снова бодро ее нагнать.

Внизу бурчали довольные, низкие голоса родителей. Невозмутимый бас. Тенор, молчавший несколько тактов и снова вступавший в разговор.

Ради адекватного исполнения лучше было выбросить из головы все ассоциации, подумала женщина. Представления и воспоминания смущали ее и отвлекали от того, что должно было стать чистой игрой нотных линий. Она знала, что у нее получится. Если предельно сосредоточиться на голосах, то образы и слова отойдут на второй план и останется лишь безупречная структура, самодостаточная, без аллюзий.

Эта трель была безнадежна. Третьим и четвертым пальцем правой руки, в то время как большой палец держал ноту терцией ниже; ритмически независимо от более низких голосов; кончая на нужной ноте точно в начале следующего такта. Борьба.

Ей бы хотелось широко раскрыть уши, как раскрывают глаза или ноздри. Превратиться в слух и этакими всемогущими ушами целиком засосать звук в предательские мозги. Оказавшись там, переплетающиеся голоса вытеснили бы все содержимое: синюю курточку, пронзительный голос девочки, ослепительные белые облака на фоне ярко-голубого неба, оглушительный гудок парома. И в голове воцарилась бы гармония, ничего, кроме гармонии.

Примерно в десять лет личность девочки полностью сформирована. Ее взор обращен к миру и его чудесам; ее жизнь немыслима в отрыве от родительского дома. Моторика стабильна и надежна: кататься на велосипеде, на коньках, писать, музицировать не составляет для нее никакого труда. Ребенок разграничивает знакомых, приятелей и лучшую подругу. Мир игры и фантазии соседствует с реальностью. Абстрактное еще укоренено в конкретном, беспомощность еще не доводит до оцепенения, смерть понята, но до конца не осознана.

Десятилетний ребенок — это радость в доме. Она знает ритуалы и предвкушает их. Спокойно переносит отсрочку события и прикладывает усилия, чтобы достичь цели в отдаленном будущем. Она довольна собой, своим местом в классе, в семье, за столом.

На дворе декабрь с пронизывающим до костей ветром, дома на полную мощность гудит отопление. Она повязывает фартук, притаскивает на кухню стул, чтобы достать из шкафа миску для теста. Праздник Синтаклааса закончен — у нее новые игрушки и новая одежда; впереди рождественские каникулы на ферме, но сначала, как положено в полушведской семье, Люсия — праздник света в темное зимнее время. Вообще-то, ей надо бы надеть корону с горящими свечками и белое платье. Но всему есть предел: «Нет уж. Зачем мне этот капающий воск в волосах?»

Они ограничиваются булочками Люсии, которые сейчас, вечером, собираются печь, чтобы съесть их завтра утром, еще до рассвета.

— Ты поищи поваренную книгу, — говорит дочка, и мать вынимает из шкафа заляпанный фолиант. Из него выпадают газетные вырезки и засушенный василек. Страница с рецептом булочек запачкана прошлогодним тестом. Девочка радостно рассматривает изображения причудливых плетений из аппетитно блестящего теста.

— Нам нужен изюм, — говорит она. — Ты займись этой желтой травкой, а я тестом.

Она открывает пачку смеси для выпечки хлеба и тщательно отмеривает требуемое количество воды в кастрюле. Мать измельчает в миске шафрановые завитки.

— Крокусы. Это тычинки крокусов. Они невесомые, неприглядные, но придающие всему желтый оттенок.

Девочка кивает. Она добавляет в муку воду и начинает замешивать тесто, хихикая над прилипающими к пальцам комочками.

— Мне сейчас лучше не чихать, мам!

Мать бросает кусок масла в миску. Девочка смотрит, как жир медленно выползает между пальцами. Затем добавляется измельченный шафран, окрашивающий тесто в оранжевую крапинку с желтыми кругами. Ее ручонки тут же расправляются с ними, снова и снова заталкивая складки теста в тело желтеющего кома.

— Так. Теперь ему надо отдохнуть. Под одеяльцем.

Она накрывает тесто кухонным полотенцем и осторожно ставит миску на решетку отопления. Потом подносит руки к носу матери:

— Вкусно пахнет, правда?

Перед тем как замесить тесто во второй раз, она зовет брата. Тончайшим слоем мать рассыпает муку по кухонному столу, ищет скалку и вынимает оранжевый шар из теплой миски.

Изучая картинки в поваренной книге, мальчик отбивает по бедрам энергичный ритм. Вскоре им предстоит разделить тесто на маленькие кусочки и вылепить из них булочки; сначала копируя рекомендуемые модели с удивительными названиями («небесные врата», «парик священника»), а потом ваяя их по собственным лекалам: машинки, самолеты, черепаха, голова лося с хрупкими рогами. После этого с мукой на щеках они будут сторожить духовку, нетерпеливо наблюдая за тем, как их творения медленно разбухают и подрумяниваются.

Но прежде последний решающий замес теста. Ком отяжелел и загустел. Даже сильные пальцы матери не справляются с ним.

— Дай-ка мне, — говорит мальчик.

Мальчик стоит, чуть согнув ноги в коленях, с поднятыми руками, точно вратарь на воротах. Она кидает, он ловит, сгибаясь под тяжестью съедобного мяча из теста. Девочка, подпрыгивая, тянется к желто-оранжевому шару; они визжат, смеются и носятся друг за дружкой. Они держат золотое тесто как солнце; оно не разбивается о книжный шкаф, не ударяется о лампу, не падает на пол, а лишь перелетает из одной пары рук в другую, подобно горящему футбольному мячу, уверенно брошенному, бережно пойманному. Праздник света.