Приговор - Кага Отохико

— Доктор, вы не скажете, каковы обязанности врача, присутствующего при казни?

Таки молча выпустил из ноздрей струйку дыма, его запавшие глазки неотрывно смотрели на дождь: неожиданный вопрос не удивил его, скорее он подыскивал наиболее точный ответ. Спустя некоторое время он пробормотал себе под нос:

— Констатация смерти, вот что. Полагается стетоскопом прослушать сердце. И ещё замерить секундомером время до его полной остановки, что бывает весьма затруднительно. Из-за шума. Стоит эшафоту упасть, как всех словно прорывает после долгого молчания. Это, разумеется, мешает. Так что это не так-то просто, да и неприятно, что говорить.

— А у Сунады сколько времени ещё билось сердце?

— Четырнадцать минут пятьдесят восемь секунд.

Довольно долго, Сонэхара говорил, что до полной остановки сердца проходит обычно от одиннадцати до пятнадцати минут. «Неужели так долго?» — готов был спросить Тикаки, но осёкся. Ведь все эти четырнадцать минут пятьдесят восемь секунд Таки держал у груди Сунады стетоскоп. Остальные, довольные, что самое неприятное уже позади, болтали о своих делах, и только врач должен был напряжённо ждать наступления смерти.

— Интересно, а я могу присутствовать при казни? — Этот вопрос совершенно машинально сорвался с его губ, он вовсе не собирался его задавать и сам удивился, услышав свой дрожащий, хрипловатый голос. Очевидно, его удивление передалось Таки, во всяком случае, тот недоумённо уставился на него, потом отвёл взгляд и беспокойно забегал глазами по комнате.

— Да кто угодно может.

— Наверное, нужно иметь соответствующую квалификацию? Ведь я работаю здесь всего полтора года.

— А почему, собственно, вас это так интересует? — спросил Таки таким же резким голосом, каким отчитывал Маки.

— Сам не знаю, — мрачно ответил Тикаки, следя за тем, как удлиняется — вот-вот упадёт — столбик пепла на конце сигареты Таки. — Может, просто любопытство… Или чувство долга… Не знаю… В общем, достаточно амбивалентное чувство. Дело в том, что я хочу присутствовать при смерти одного из своих пациентов.

Таки не ответил и отчаянно затянулся. Пепел посыпался ему на грудь, на воротник грязноватой рубашки. С ощущением, что сказал что-то не совсем приличное, Тикаки вышел в коридор. Приём закончился, и по направлению к выходу под охраной конвойных двигалась группа заключённых. Тикаки собирался сразу идти в больничный корпус, но у него было так тяжело на душе, что он вернулся в ординаторскую.

Там он обнаружил Томобэ, который в одиночестве делал вырезки из газет.

— Похоже, дело идёт? — спросил Тикаки, бросив через его плечо взгляд на стол. Там аккуратными отдельными стопочками лежали газеты — уже обработанные и ещё только подготовленные с обведёнными красным карандашом заметками. — А я проспал и не успел прочесть утренний выпуск. Вчера тоже пришлось побегать, даже телевизор посмотреть было некогда. Вы не знаете, каким именно образом Карасава покончил с собой?

— Не знаю. — Томобэ постучал ножницами по газете. — Все газеты дают разную информацию. Думаю, узнать, что произошло на самом деле, можно только от того, кто этим непосредственно занимался. Вы видели Танигути?

— Нет ещё.

— Ночью дежурил он и заведующий отделом Сугая, они-то, наверное, и осматривали место происшествия. Я его с утра ищу, но он как застрял в кардиологическом кабинете, так и не появлялся.

— Позвать его?

— Да нет, не стоит. Лучше расспросим его обо всём в обеденный перерыв. Вот, возьмите. А я чуток отдохну.

И он протянул Тикаки альбом с ещё пахнущими клеем газетными вырезками. «Митио Карасава, осуждённый за линчевание нескольких человек, покончил с собой», «Разгром экстремизма», «Связано ли самоубийство с недавней осадой тюрьмы?» Тикаки пробежал взглядом заметки под этими заголовками.

В них говорилось, что вчера в 6 час. 20 мин. совершающий обход надзиратель, проходя мимо камеры Карасавы, не увидел его сквозь глазок. Прильнув к двери, он в конце концов разглядел тело, висящее на решётке смотрового окошка в петле из скрученного полотенца.

— Вот что мне непонятно, — заметил Томобэ, указывая на строчку, подчёркнутую красным карандашом. — Видите, тут написано, что он висел спиной к стене, а ноги, связанные по щиколоткам рубашкой, были задраны вверх «под углом к телу». А вот в этой газете написано, что он валялся на полу и ноги были согнуты в коленях. Чему же верить?

— Смотровое окошко это там, где глазок? Расстояние от пола тоже даётся разное. В этой газете — девяносто сантиметров, а в этой — сто пятьдесят.

— Ну, газетчики всегда всё перевирают. Я не понимаю другого. Как висящее тело могло иметь такую форму? Повеситься на высоте ниже собственного роста не очень-то просто, наверняка он изрядно помучился, прежде чем придумал, как это сделать. Хотелось бы иметь более точную информацию. Могли ли ноги оказаться «под углом к телу» — вот в чём вопрос.

— Да-а… — Тикаки тоже попробовал представить себе, каким образом можно было это сделать, но ничего не придумал. Основной вопрос, который при этом возникал, — можно ли вообще повеситься на высоте ниже собственного роста, но Томобэ авторитетно заявил, что можно, и привёл в пример одного драматурга, которому удалось повеситься сидя. Тикаки слышал об этом впервые.

— Ещё несколько таких упущений, и начальник тюрьмы слетит со своего места. В субботу самоубийство в женской зоне, в воскресенье — в нулевой. За последние десять лет ничего подобного не было. Да, кстати, у вас не было неприятностей из-за этого случая в женской зоне?

— Да нет вроде.

— Не говорили, что вы подвергли её гипнозу и таким образом подтолкнули к самоубийству?

— Дикость какая! — К Тикаки вернулась боль унижения, испытанного в тот момент, когда главврач жёг в пепельнице заключение о состоянии Нацуё Симура. Кстати, главврач явно интересовался и Кусумото, хотя и делал вид, будто спрашивает о нём между прочим. Начальник тюрьмы и начальник зоны Фудзии уже тогда знали, что казнь Кусумото — дело решённое, следовательно главврач тоже был в курсе. Может, Тикаки вообще был единственным, кто об этом не знал? Ему вдруг пришло в голову, что неприятный осадок, оставшийся у него от недавнего визита Фудзии, мог быть самой обыкновенной обидой — ведь его полностью игнорировали при принятии столь важного решения. Знай он тогда, что Кусумото в ближайшее время будет казнён, он наверняка отнёсся бы к нему более внимательно, постарался бы дать исчерпывающую картину его психического состояния. Но они потребовали осмотреть его, даже не потрудившись сказать, для чего это нужно, и потом ссылались на его же мнение! Впрочем, работникам административного аппарата свойственно ни с кем не считаться.

— Послушайте-ка, а кто решает, какой врач будет присутствовать при казни?

Томобэ обернулся, застигнутый врасплох неожиданным вопросом:

— А что такое?

— Да мне захотелось как-нибудь попробовать. Простое любопытство, так, чтобы нервы пощекотать.