Лондон - Эдвард Резерфорд

– Ну не везунчик ли ты? – улыбнулся Доггет. – Быстро же разыскал папаню!

И он забрал младенца.

С женой повел себя честно: рассказал ей все и весьма откровенно. Та вздохнула, осмотрела малыша и согласилась:

– Вылитый Сэм!

– Я не смог оставить его помирать.

– Ну еще бы! – Она покачала головой и усмехнулась: – Гарри, не боись, у меня была двойня. Не заметили, и все дела.

С той минуты все разговоры прекратились. У Сэма появился брат-близнец. Остальные дети, сперва слегка озадаченные, быстро забыли о неувязке. Соседи посмеялись, но вскоре ухватились за другие сплетни. Жителям Севен-Дайлса было не до пристального внимания к детям. Когда через несколько дней Гарри отнес ребенка к викарию покрестить, священник, отлично знавший свою паству, и не подумал корить отца, он лишь восхвалил Божий промысел, пославший ребенку кров. Услышав, что Гарри еще не придумал имени, он со смешком предложил:

– Почему бы не Септимус? Это «седьмой» по-латыни; мало того – вы нашли его в Севен-Дайлсе!

Не прошло и дня, как домочадцы Доггета сократили имя до Сепа. Сэм и Сеп выросли вместе. Что же касалось Гарри и миссис Доггет, то случай лишь укрепил его к ней любовь. И потому сейчас, хотя она была красна лицом, всклокочена и без врученного ей шиллинга, костермонгер любовно взглянул на нее и весело молвил:

– Сокровище, старушка моя! Вот ты кто.

Незадолго до восьми вечера капитан Джек Мередит вышел из клуба «Уайт», что на Сент-Джеймс-стрит, и направился к Пикадилли.

С тех пор как кофейни покраше начали превращаться в джентльменские клубы с ограниченным членством, прошло всего несколько лет, но «Уайт» успел утвердиться как самый шикарный. Слишком шикарный, по мнению некоторых. В большинстве таких клубов затевались азартные игры, и в «Уайте» играли по-крупному. Очень по-крупному.

Капитан Мередит тоже выглядел роскошно. Что до игры, то он нуждался в выигрыше. И должен выиграть очень много. Его дед – священник, как старый Эдмунд, – сколотил приличное состояние. Отец, служивший под началом Мальборо, женился на обеспеченной вдове и оставил Джека богатым молодым человеком. Достаточно состоятельным, чтобы продуть за вечер пять тысяч фунтов. И еще раз. Но не в третий, как он сделал. Бесшабашный модник капитан Джек Мередит держал дом на Джермин-стрит, где слугам не платили шесть недель, а торговцам он задолжал больше тысячи фунтов. Его полковое капитанство, благо звания в британской армии покупались и продавались, было заложено ростовщику, проживавшему в переулке неподалеку от Ломбард-стрит.

Об истинном состоянии дел капитана Джека Мередита знал только его друг, член клуба и циник, который дал откровенный и грубый совет:

– Ты хорошо играешь, когда не пьешь и остаешься в уме. Найди себе жертву, дойную корову. Какую-нибудь деревенщину, прибывшую из поместья порисоваться в нашей светской компании. Приходи в клуб каждый день, а я буду начеку.

Наткнись они нынче на такую овцу для стрижки, Мередит мог пренебречь даже свиданием с леди Сент-Джеймс.

– Я не отберу у него поместье, – поклялся Джек. – Хватит и половины.

Но вид, с которым он вышагивал по Сент-Джеймс-стрит, не позволял догадываться о его затруднениях. Во-первых, капитан Мередит обладал замечательным даром отвергать материи посторонние и целиком сосредоточиваться на задаче текущей. Это делало его прекрасным любовником, а также одним из лучших фехтовальщиков в Лондоне. Во-вторых, в нем было чересчур много шика.

Неправильно считать Джека Мередита пустозвоном. Для этого он был слишком мужественным: хороший офицер, отличный спортсмен. Заботился о подчиненных, с лучшими из которых разделял грубую шутку, а в боксе побивал едва ли не всех однополчан. Отлично ладил с мужчинами, был нежен с женщинами, любовником слыл успешным и достойным – все более ярким, так как всегда доподлинно знал, чем занят. Но отношения с леди Сент-Джеймс зашли дальше прочих. В них было нечто особенное. В последние месяцы случалось, что он становился одержим ею. Ее нагота завораживала его. Сидя в «Уайте», он представлял ее тело и рисовал себе, как обладает ею десятком, а то и сотней способов. Так бывало и раньше, со многими, очень многими женщинами, и он в итоге всегда пресыщался. К леди Сент-Джеймс Мередит испытывал нечто большее. Он с каждым разом открывал в ней все новую женщину, что объяснялось не плотью, а личностью. Ее манерности и гибкости – светскости, говоря откровенно, – хватало, чтобы пленить его на годы, а может быть, и до скончания дней.

Пускай не вертопрах, он все же принадлежал Сент-Джеймс-стрит. Знание о том, что его предки прибыли в Англию с первым двором Тюдоров, его клуб, одежда, связи, сам факт того, что любовница, хоть это оставалось тайной, была графиней – все эти вещи и составляли его жизнь. Без этого Мередит не был бы тем, кем являлся, и уподобился бы пожранному пожаром прекрасному георгианскому дому.

Для выживания в качестве светского льва ему, следовательно, предстояло быть готовым на все. Если понадобится, то и убить. Он даже мог оправдаться. Не таковы ли были старинные обычаи аристократического, рыцарского класса? Таковы правила игры. В клубах на Сент-Джеймс-стрит с ним согласились бы многие, и в этом смысле пылкое сердце Мередита имело тайник, где обитал холод.

Едва он дошел до угла Пикадилли, из тени вступили трое и схватили его. Двое заломили руки, третий встал перед ним:

– Капитан Мередит? Сэр, вы арестованы за долги.

Дверь медленно отворилась. По телу леди Сент-Джеймс пробежала легкая дрожь. Наконец-то. Пришел.

Было уже половина девятого, и за последние полчаса она пару раз даже начала опасаться, что он передумал.

Она постаралась подобающе одеться. Свободный шелковый халат с открытыми плечами намекал на готовность изящно упасть при малейшем касании. Волосы схватывал лишь черепаший гребень. Он тоже мог вывалиться, если правильно тронуть. Груди туго натянули шелк. Дверь распахнулась настежь.

Вошел лорд Сент-Джеймс.

На ее лице отразилось разочарование. Она не смогла его скрыть.

– Это вы?

– Вообще-то, это мой дом. – Пресное лицо дрогнуло, он начал хмуриться. – А вы ждали кого-то другого?

– Нет. – Она взяла себя в руки. – Вы всегда стучитесь.

– Прошу прощения, – произнес он суховато.

Что ему известно? Где Мередит? Неужто сейчас и любовник явится? Она должна либо предупредить его, либо как-то избавиться от Сент-Джеймса. Ей нужно любой ценой сохранить хладнокровие.

– Вы обещались быть поздно, насколько я поняла.

– Я передумал. Вы не рады?

– О нет, нет. Конечно я рада.

Стук в дверь заставил леди Сент-Джеймс побледнеть, но через секунду выяснилось, что это всего-навсего камеристка. Леди что-нибудь нужно? Она осторожно заглянула госпоже в глаза.

Умница. Получит за это подарок.