Вещий князь: Ладожский ярл. Властелин Руси. Зов Чернобога. Щит на вратах - Андрей Анатольевич Посняков

в самом деле прочитала, чем черт не шутит. Базилевс принял горделиво-усталую позу. О чем речь-то идет? Всего лишь о голове врага, Хрисохира.

– Да, – кивнула Гездемона. – Сначала давай о деле.

Император вскинул брови. Сначала? Однако…

– Мне понадобятся для колдовства кое-какие вещи.

– Ты получишь всё.

– Речь идет о… – Колдунья замялась. – О не совсем обычных вещах.

– Не тяни, женщина! – нахмурился базилевс.

– Хорошо. – Ведьма зачем-то оглянулась и перечислила, понизив голос: – Мне нужны сушеные кишки крокодила, рог белого носорога, кал бегемота и семь свежих сердец некрещеных младенцев.

Император даже не вздрогнул и, похоже, ничуть не удивился. Подняв руку, потянул за шелковый шнур. Где-то в отдалении прозвучал серебряный звон колокольчика, и в алькове бесплотной тенью возник евнух Кесарион.

– Повтори ему, ведьма.

Гездемона перечислила. Внимательно выслушав ее, скопец кивнул и вопросительно взглянул на императора.

– К какому времени нужно все перечисленное?

– К сегодняшней ночи, – ухмыльнулся базилевс. – Ты сама-то успеешь приготовиться?

– Успею. – Гездемона кивнула. – Лишь бы не подвел скопец.

– Не подведет, – успокоил Василий. – Колдовать будешь здесь, в одном из дворцовых покоев. В Большом дворце найдется укромное место. Нужны ли тебе помощники?

– Нет, я одна.

– Тем лучше… Ну, чего же ты ждешь, скопец?

Кесарион поклонился и выскользнул из покоев Сигмы так же бесшумно, как и пришел. За ним через некоторое время вышел и базилевс, оставив колдунью дожидаться ночи в перистиле.

Выйдя из дворца, Кесарион миновал ипподром, затем форум Константина, украшенный беломраморными статуями и портиками, и повернул налево, к гавани Золотой Рог, где любил ошиваться в вечернее время всякий шебутной народец. Ни рог белого носорога, ни кишки крокодила не вызвали у евнуха особых проблем, как, впрочем, и сердца некрещеных младенцев – мало ли в городе беременных шлюх, мечтающих избавиться от ребенка? – а вот что касается кала бегемота – тут следовало подумать, что скопец и делал, огибая площадь Феодосия по прилегающей широкой дугой улице. Да, это задача, где разыскать этот самый кал? Был, правда, один бегемот в императорском зверинце, так тот давно сдох от старости еще при прежнем базилевсе, Михаиле. Может, заменить сей трудно доставаемый предмет конским каштаном или навозной лепешкой? Интересно, сама-то колдунья знает, как он выглядит, этот бегемотий кал? Пропустив пронесшихся мимо всадников – хорошо, не ограбили, впрочем, попробовали бы! – Кесарион, прибавив шагу, вышел к воротам.

Ночь выдалась лунная, светлая. На черном бархате неба посверкивали звезды, отражаясь в темной воде Босфора. Стройные кипарисы, аккуратными рядами росшие по периметру стен, окружали императорский сад, куда выходили портики дворцов: Триконха, Мистериона, Магнавры. За садом, на заднем дворе, были еще помещения – для особо приближенных к базилевсу людей. Скрытые густым кустарником, помещения эти – скромные, богато отделанные лишь изнутри – не бросались в глаза, и немногие посетители дворца знали о том, что они были. В одно из таких небольших, отдельно стоящих зданий и поспешал, еле дождавшись ночи, император Василий. Великий искус одолевал душу Македонца, и без того погрязшую в невежестве и мраке. Покончить со своим могущественным врагом с помощью колдовства… да хоть с помощью самого дьявола! Раз даже любимый зять Христофор не может справиться с еретиками. Пусть колдовством, пусть… Лишь бы колдунья не подвела. Лишь бы…

В кустах возникла жирная фигура скопца.

– Мы ждем тебя, величайший!

Базилевс хохотнул:

– Считай – дождались.

Отстранив евнуха, он нетерпеливо переступил порог покоев и замер. Небольшая, почти полностью погруженная во тьму комната была освещена лишь тусклым светильником, бросавшим на стены и потолок желто-зеленые отблески. Сразу же перед входом на жаровне кипело в котле какое-то омерзительно пахнущее варево, за ним, на плоской сковороде лежало несколько кровавых комочков.

«Сердца, – подходя ближе, догадался Василий. – Однако где же колдунья?»

Гездемона возникла внезапно, непонятно откуда, словно проявилась вдруг в темноте. Скорее всего, просто скинула черную, скрывающую тело, накидку и, обнаженная, подошла к котелку. Соски ее и плоский живот были щедро измазаны кровью. Нагнувшись, ведьма ничтоже сумняшеся зачерпнула рукой кипящее варево и, отпив, побрызгала на три стороны. Потом схватила лежавший в углу бубен, выгнулась и забилась в судорогах, стуча в бубен все быстрее и быстрее.

– О, Кром! – завывая, повторяла она. – О, Кром! О, Кром Кройх…

Император отпрянул, ужаснувшись, – что за демонов здесь вызывает ведьма? Потом успокоился – пусть, если это поможет убить врага. Пусть…

– О, Кром, – крутясь на левой ноге, завывала Гездемона. – О, могучий повелитель. О, богиня Дану, о, Дагд, о, Морриган…

Все быстрее крутилась ведьма, смоченные какой-то маслянистой жидкостью волосы ее растрепались, на губах выступила желтая пена.

– О, Кром! О, Кром Кройх!

Базилевс прикрыл глаза рукой. Звуки бубна внезапно стихли. Колдунья, повалившись на левый бок, протянула руку к сердцам. Взяла одно, надкусила и, встав, выплюнула откушенный кусок в варево. То же проделала и с остальными сердцами, а потом вдруг опустилась на колени, подползла к императору и бесстыдно выгнулась.

– Возьми меня, мой господин!

Базилевс почувствовал нахлынувшее на него любовное томление. Все-таки она была очень красива, эта молодая ведьма. Точеное лицо, стройное упругое тело, твердые соски, испачканные кровью. В этом было что-то пикантное…

Император зарычал и, сбросив одежду, навалился на Гездемону, обхватил руками, чувствуя вместо шелковистого тепла кожи мраморный замогильный холод…

– О, Кром Кройх!

Сколько себя помнил, Пулад всегда хотел жить богато и славно. Нет, под славой он разумел вовсе не военные походы, а исключительно роскошь, пиры и многочисленных любовниц, которых был долго лишен, попав в плен к еретикам. Близко сойдясь с Хрисохиром, хитрый ромей, казалось бы, мог вздохнуть свободнее, да не тут-то было. Ну где там показному аскетизму Тефрики до утонченного разврата столицы мира! Слава Богу – нет, Сатане! – Хрисохир в последнее время стал проявлять несвойственный ему прежде пыл, возжаждав развлечений самого нехорошего плана. Ну, это он такой сейчас, а как поведет себя, став императором? Да и станет ли? Вряд ли еретики смогут победить империю, Пулад знал это лучше многих других – ведь он был ромеем, воевавшим в императорском войске, и он же стал приближенным еретика Хрисохира. Он имел возможность сравнивать, и сравнение это по большому-то счету было вовсе не в пользу апостольских братьев. Разве что гонору у них было больше, ну, это после побед, ясно. Да, еретики разграбили Никею, Никомидию, Эфес, но в действие против них вступили только лишь восточные силы империи под командованием зятя базилевса Христофора, а ведь были еще западные, были союзники, были легионы не знающих смерти катафрактов – закованных в сталь имперских всадников. И был огненосный флот!