Горбачев. Его жизнь и время - Уильям Таубман

Лечащие врачи Раисы Максимовны созвали консилиум, чтобы вместе со специалистами из других больниц проанализировать результаты терапии и обсудить дальнейшее лечение. Встреча длилась несколько часов, в конце доктора пригласили Горбачева. Когда он вернулся в палату жены, она сказала:

– Что-то затянулся ваш разговор. Мои дела плохи? Ты, наверное, что-то скрываешь от меня. Они, наверное, не знают, что делать со мной дальше?

Ни Горбачев, ни Ирина не признались Раисе Максимовне и не верили сами, что ее случай был практически безнадежным. Следующим этапом лечения должна была стать пересадка костного мозга, и сестра Людмила согласилась быть донором. “Но почему тогда мы теряем время?” – поинтересовалась Раиса Максимовна.

Горбачев объяснил, что врачи ждут, пока она достаточно окрепнет для операции, и подчеркнул: “Не будь у них надежды, они бы не пошли на трансплантацию. И ты не должна терять силы на переживания”.

Она как будто успокоилась и закрыла глаза, однако на следующий день заявила: “Я хочу домой. Пусть все будет так, как будет… Ты слышишь, я хочу домой. Я буду лежать дома в нашей спальне, в нашей кровати. Я ненавижу все это!”[2240]

Домой они не поехали. Из Уфы прилетела Людмила Горбачева и в соседней палате ждала, когда сестра будет готова к операции, однако не навещала ее, так как та не хотела никому показываться в таком состоянии. Раисе Максимовне становилось хуже. Вечером 12 сентября ее внезапно перевели в отделение интенсивной терапии и подключили к аппарату искусственного дыхания. После этого она больше не могла говорить, а Ирину и Горбачева врачи призывали постоянно с ней разговаривать, чтобы она слышала их голоса и чувствовала их присутствие. “Ирина часами не закрывала рта, – вспоминает Горбачев. – А я не смог слова из себя выдавить. Сидел там как истукан”[2241]. В ночь на 20 сентября, за два дня до запланированной операции и за пять дней до 46-й годовщины их свадьбы, он и Ирина стояли у постели Раисы Максимовны. Она была в коме.

“Не уходи, Захарка, – молил Горбачев, называя ее так, как часто называл дома. – Ты меня слышишь?” Он взял ее руку, надеясь, что она как-нибудь отреагирует, сожмет его руку, но ответа не было. Она была мертва[2242].

Однажды в больнице она сказала мужу: “Когда я поправлюсь, если это произойдет, давай поищем небольшой домик где-нибудь недалеко от моря, где будет много солнца, так, чтобы мы могли наслаждаться последними годами нашей жизни”. Она говорила это не в первый раз. Она часто предлагала так сделать. Горбачев даже попросил друзей присмотреть такой коттедж, но было слишком поздно[2243].

Через полтора года Горбачев признается в интервью: “Конечно, я виноват. Это я ее угробил. Меня очень привлекала политика. А она слишком близко все принимала к сердцу… Я все больше прихожу к выводу: поскромнее была бы наша жизнь, она была бы сейчас жива”[2244].

Больше года Горбачев провел в глубокой депрессии. Восемь лет спустя он признается: “Я чувствовал себя таким одиноким. Я не хотел жить, честно говоря. Один раз я сказал это вслух. Я не мог держать это внутри, хотя такая несдержанность мне не свойственна. Моим спасением стали Ирина, Ксения и Настя. Я постоянно звал дочь именем жены – Рая”[2245].

Ирина, которая развелась с Вирганским в 1994 году и сама воспитывала двух дочерей, в один день собрала вещи в своей московской квартире и переехала к отцу: “Я же понимала, что он не должен оставаться один. Просто не должен”. За несколько лет до этого она ушла из Кардиологического научного центра, затем окончила бизнес-школу и была назначена вице-президентом Горбачев-Фонда со всеми полномочиями президента. Следующие два года после переезда она практически не отходила от отца – ни дома, ни на работе – и сопровождала его в командировках. Однако со временем Ксении и Насте стало неудобно жить у деда – друзей особо не позовешь и в девять вечера надо быть дома, иначе он волнуется. Тогда Ирина продала московскую квартиру и купила небольшой дом в пяти минутах езды от горбачевской дачи, где и поселилась с дочерьми[2246].

После смерти Раисы Максимовны в доме практически ничего не изменилось. Перебирая внушительную семейную библиотеку, Ирина и Михаил Сергеевич убрали некоторые книги, но только не книги Раисы Максимовны. Даже два томика на ее прикроватном столике остались на месте. К безделушкам, которые она привозила из путешествий, также никто не прикоснулся, а на стене продолжал красоваться листок бумаги, на котором ее идеальным почерком был записан один из ее любимых афоризмов: “Погибает не тот, кто устал, а тот, кто остановился”. Горбачев не нашел в себе силы разобрать все бумаги жены, включая 25 папок ее семейного архива. Однако он не мог не заглянуть в шкаф с нарядами, которые сохранили запах ее духов. Часть одежды отдали сестре Людмиле, но большая часть осталась. Горбачев признается, что многие вещи у него ассоциируются с определенным периодом их жизни, в частности, ее серый костюм с вишневой блузкой напоминает об их студенческих годах. Он увидел коробку, но не сразу решился в нее заглянуть, а затем открыл и обмер – колготки! И на каждой паре – пометка, с каким нарядом ее носить. Именно этого и ожидаешь от женщины, которая стремилась безупречно организовать не только свой гардероб, но и многие жизненные аспекты, которая по утрам не появлялась перед мужем, не приведя себя в порядок, и тайком выбрасывала его старые поношенные вещи, которые он любил носить дома. Зато при выборе одежды он был для нее последней инстанцией. Его комментарий “ничего” означал, что вещь приговорена. “А если показывал большой палец, Раиса прямо светилась”, – вспоминает Горбачев[2247].

В 2001 году во время интервью Горбачева спросили, не собирается ли он жениться вновь. “Нет. Откровенно говорю. Мы так и будем с ней жить. Диалог у нас продолжается”, – ответил бывший президент. Справился ли он с утратой? “Нет. Такая беда не уходит. Ей повезло, она раньше умерла. Мы все время с ней спорили, кому из нас больше повезло. Я говорил, что ей со мной, а она доказывала, что мне с ней. Этот вопрос мы так и не выяснили. Но я думаю, мы еще встретимся и продолжим наш разговор”[2248].