Сталин - Дмитрий Волкогонов

Другой аспект связан с корректировкой, уточнением конкретного плана, замысла и сроков. Но поскольку эти замечания Сталина были резюмирующими, заключающими, подводящими итоги, они производили особое впечатление. Хотя весь план – его содержание, последовательность осуществления, вопросы взаимодействия, материально-технического обеспечения, глубина задач – был всесторонне проработан Генштабом, заключительные «мазки» на картине принадлежали Сталину, который после этого считался как бы творцом всей идеи.

Что касается конкретного указания Сталина «не давать врагу передышки и гнать на запад», высказанного на совещании в Ставке в январе 1942 года, то его результатом явилось «Директивное письмо Ставки Верховного Главнокомандования». Этот документ не был проработан должным образом ни в военном, ни в экономическом, ни в техническом отношениях. В нем изложен ряд соображений о необходимости действий ударными группами (что немцы практиковали с самого начала войны), о проведении артиллерийского наступления. Военным советам разъяснялось, что нужно перейти от практики «так называемой артиллерийской подготовки» к практике артиллерийского наступления. Артиллерия «должна наступать вместе с пехотой…». Забегая вперед, скажу, что указание об «артнаступлении» привело к разночтению и путанице в войсках. Некоторые командиры были смущены выражением «так называемая артподготовка». Что, она вообще отменяется? Но как можно наступать без нее? Что значит «артнаступление»? С фронтов посыпались вопросы… Но Сталину передокладывать уже никто не решился, а в рабочем порядке разъясняли и в конце 1942 года отразили в новом Боевом уставе пехоты (БУП-42): артподготовка остается, артиллерийская поддержка атаки остается, как и артиллерийское обеспечение боя пехоты и танков в глубине. Другими словами, сохраняются все три периода действий артиллерии, которые были известны еще до войны. Но Сталин «дошел» до них только в начале 1942 года и выразил в идее артиллерийского наступления.

И вот, когда это «Директивное письмо» было отработано, обсуждено, обговорено в присутствии Василевского, Молотова, Маленкова, еще нескольких лиц, Сталин, взяв текст документа в руки, вдруг заявил:

– Но главного в письме так и нет…

Все незаметно, но недоуменно переглянулись, ожидая откровения. И оно последовало:

– Предлагаю в письме отразить еще одну, пожалуй, самую главную идею.

Все приготовились записывать. Сталин долго молчал, подогревая повышенное внимание к своему откровению и собираясь с мыслями, прошелся по кабинету и произнес фразу, которая без редактирования была включена в «Директивное письмо»:

«Наша задача состоит в том, чтобы не дать немцам передышки, гнать их на запад без остановки, заставить их израсходовать свои резервы еще до весны, когда у нас будут новые большие резервы, а у немцев не будет больше резервов, и обеспечить таким образом полный разгром гитлеровских войск в 1942 году».

Естественно, на всех присутствующих добавление Сталина произвело большое впечатление. Члены ГКО и Ставки как бы почувствовали, что Сталин видит то, что не видят другие; что его способности провидца на порядок выше заурядности остальных… Все стали дружно одобрять идею, соглашаясь в душе с ее смыслом и не задумываясь, насколько она выполнима. Но Сталин, как и множество раз до и после этого, показал свои слабые прогностические способности. Прогноз и задача, сформулированные Сталиным, были абсолютно нереальными. Это стало ясно уже скоро, когда в апреле 1942 года наше зимнее наступление заглохло, а после летнего наступления немецких войск, дошедших до Волги, вообще выглядело ошибкой и утопией. Но уже никто после не вспоминал о промахе Верховного. Это была сложившаяся до войны практика: с именем Сталина ассоциировать только успехи, достижения. А неуспехи, поражения, просчеты – результат неисполнения воли «вождя». Именно – неисполнение его воли. Этот стереотип мышления стал господствующим в сознании людей того времени.

Некоторые коррективы, поправки к планам Ставки, вносимые Сталиным, часто не играли решающей роли. Но порой они оказывали трагическое влияние на ход операций. Особенно Сталин любил переносить сроки, обязательно сокращая время на подготовку операции, маневра, сосредоточения. Иногда хоть на день, но передвинет начало операции.

4 сентября 1941 года Жуков докладывал Сталину, что по его указанию он организует 8 сентября удар в поддержку Еременко. Но Сталин верен себе:

– Седьмого будет лучше, чем восьмого… Все.

Он был очень настойчив, до упрямства. Обычно ему не возражали. Боялись. Даже Жуков, умеющий отстаивать свои взгляды, часто был вынужден соглашаться со Сталиным, едва ли разделяя его замыслы. Во время того же разговора Сталина с Жуковым 4 сентября Верховный сказал:

«Сталин. Я думаю, что операцию, которую Вы думаете проделать в районе Смоленска, следует осуществить лишь после ликвидации Рославля. А еще лучше было бы подождать пока со Смоленском, ликвидировать вместе с Еременко Рославль, а потом сесть на хвост Гудериану… Главное – разбить Гудериана, а Смоленск от нас не уйдет. Все.

Жуков. …Если прикажете бить на рославльском направлении, это дело я могу организовать. Но больше было бы пользы, если бы я вначале ликвидировал Ельню…»

По приказу Сталина Ставка имела прямую связь не только с каждым фронтом, но и с каждой армией. Эпизодически Верховный приглашал для переговоров по прямому проводу представителей главкоматов, командующих фронтами и армиями. Трудно уловить какую-то закономерность в том, с кем он вел переговоры. Но все же чаще всего Сталин требовал связать его с фронтом или армией, когда усматривал неисполнение директив Ставки или чувствовал, что его разговор взбодрит людей; он давал понять командующим, что Верховный следит, Верховный обеспокоен, Верховный требует… Оперативная ценность указаний Сталина порой весьма сомнительна. Может быть, во втором или заключительном, третьем, периоде войны Сталин и был в состоянии высказать серьезные рекомендации, советы оперативного характера. Часто, видимо, чувствуя свою слабину в этом вопросе, на переговоры он брал с собой опытных работников Генштаба, которым, как правило, поручал оперативную сторону переговоров, оставляя за собой «общие указания», критику и разносы, иногда – моральную поддержку. В то же время Верховный любил блеснуть знанием ситуации и иногда самостоятельно давал отдельные указания оперативного характера, которые затем закреплялись специальными директивами. Хотя совершенно очевидно, что советы, указания Жукова, Василевского безусловно были более профессиональны и полезны. Так, например, 13 июня 1942 года Тимошенко, докладывая Сталину обстановку на Южном и Юго-Западном фронтах, указал, в частности, на отсутствие бомбардировщиков для дневных действий, что препятствовало активному разрушению переправ противника. Сталин, зная ситуацию по справкам, имеющимся в Ставке, возразил: «Наши штурмовики Ил-2 считаются лучшими дневными бомбардировщиками для ближнего боя. Они могут дать больше эффекта, чем «юнкерсы», для воздействия на танки, на живую силу противника и на переправы тоже. Наши штурмовики берут 400 кг бомб. По моим данным, у Вас штурмовики имеются. Может быть, они плохо у Вас используются?» Тимошенко уже больше не возражал, раз Сталин знает лучше, есть ли у него дневные бомбардировщики. Дело в том, что Сталин, идя в переговорную комнату, просмотрел справку о наличных силах Юго-Западного и Южного фронтов, но не обратил внимания, что данные в справке были на 1 июня, а за две недели боев многое изменилось. Тимошенко же, повторяю, больше не возражал и лишь отрапортовал: «Все понятно, займемся изучением и решением на основе Ваших указаний. Доложим».