Сталин - Дмитрий Волкогонов

Вообще для Сталина как Верховного Главнокомандующего был присущ ярко выраженный силовой, репрессивный, жесткий стиль работы. Впрочем, в отношении Ворошилова решение было, по-видимому, справедливым.

Других ожидали более серьезные наказания. После неуспеха на фронте, неудачного доклада могло последовать не только незамедлительное отстранение от должности, но и арест с самыми печальными последствиями. Вот два-три примера.

22 февраля 1943 года по приказу Ставки начала наступление 16-я армия Западного фронта, нанося удар из района юго-западнее Сухиничей с севера на Брянск. Но оборона противника была прочной, и наступление захлебнулось. При очередном докладе Генштаба 27 февраля Сталин убедился, что армия фактически топчется на месте. Ни с кем не советуясь и ничего не уточняя, Сталин продиктовал приказ Ставки № 0045, в котором говорилось:

«Освободить от должности командующего войсками Западного фронта генерал-полковника Конева И.С. как несправившегося с задачами по руководству фронтом, направив его в распоряжение Ставки…» Бывало и хуже. Конев, как мы знаем, имел возможность в дальнейшем проявить себя с самой лучшей стороны. Многим такой шанс больше не представлялся.

«Командующему Кавфронтом т. Козлову… Немедленно арестовать исполняющего обязанности командующего 44-й армией генерал-майора Дашичева и направить его в Москву. Сейчас же принять меры к тому, чтобы немедленно привести войска 44-й армии в полный порядок, остановить дальнейшее наступление противника и удержать город Феодосия за собой…»

В кадровых вопросах Сталин не колебался. Я уже отмечал, что его стилем была бесконечная перестановка командующих, часто малопонятная окружающим. Он почему-то считал, что эти «рокировки» позволяют усиливать руководство войсками. Сталину, естественно, никто не перечил. Тот же Конев, недавно смещенный и вновь назначенный, опять чем-то не устроил Верховного:

«Освободить генерал-полковника Конева И.С. от должности командующего войсками Северо-Западного фронта в связи с назначением на другую работу…

23 июня 1943 г.

И. Сталин».

А всего Коневу предстоит за войну командовать последовательно шестью фронтами… Иной раз складывается впечатление, что театр военных действий был для Сталина шахматной доской, где ему нравилось очень часто переставлять фигуры и пешки. Например, А.И. Еременко, к которому Сталин одно время явно благоволил, хотя и ругал часто, за время войны командовал Западным, Брянским, 1-м и 2-м Прибалтийскими, 4-м Украинским, Калининским, Сталинградским (первого формирования), Юго-Восточным, Сталинградским (второго формирования), Южным (второго формирования) фронтами… Десять фронтов сменил будущий маршал, нигде подолгу не задерживаясь. Но Сталину нравилась уверенность Еременко. Верховный помнил, как в тяжелые августовские дни 1941-го он вызвал его по «Бодо».

«Сталин. У аппарата Сталин. Здравствуйте. Не следует ли расформировать Центральный фронт, 3-ю армию соединить с 21-й и передать в ваше распоряжение соединенную 21-ю армию? Я спрашиваю об этом потому, что Москву не удовлетворяет работа Ефремова… Если вы обещаете разбить подлеца Гудериана, то мы можем послать еще несколько полков авиации и несколько батарей PC. Ваш ответ?

Еременко. Здравствуйте. Отвечаю. Мое мнение о расформировании Центрального фронта таково: в связи с тем, что я хочу разбить Гудериана и безусловно разобью, то направление с юга нужно крепко обеспечивать… Поэтому прошу 21-ю армию, соединенную с 3-й, подчинить мне… А насчет этого подлеца Гудериана, безусловно, постараемся разбить…»

Хотя Еременко Гудериана «безусловно» не разбил, Сталину импонировала уверенность военачальника.

Сталин, привыкший к ночной работе, завел порядок «под себя» и в Ставке. Начинал работать он не раньше 12 часов дня. Но рассматривал вопросы (с перерывом для отдыха – Сталин обычно немного спал днем) почти до утра – четырех, пяти часов следующих суток. К распорядку Верховного были вынуждены приспосабливаться Генштаб, СНК, ЦК, все другие государственные и военные органы.

Два раза в сутки, если не было каких-то экстраординарных событий, Верховному докладывали обстановку на фронтах. Начальник Генштаба или один из его заместителей, стоя возле карты, разложенной на столе (Сталин почему-то не любил, когда ее предлагали повесить на стене), где была нанесена обстановка, указана ее динамика за истекшие часы, докладывал положение дел на фронтах. Доклады бывали краткими. В это время Сталин не спеша расхаживал по кабинету, задавая изредка вопросы самого различного характера:

– Где Генштаб отмечает появление свежих немецких дивизий?

– Дали дополнительные «дугласы» Хозину для подвоза продовольствия, как я распорядился в прошлый раз?

– Мной были даны указания, чтобы разбили лед в Завидово в районе мостовых переправ огнем артиллерии. Проверили или нет?

– Я приказал Коневу нанести на своем фронте удар еще вчера (тогда тот командовал Калининским фронтом. – Прим. Д.В.) с целью отвлечь войска с других участков фронта. Как исполнено? Не знаете?

Докладывающий оказывался в сложном положении. Его задачей было доложить оперативно-стратегическую обстановку на фронтах. К счастью, он знал, где отмечено прибытие новых немецких соединений, о том, что выделить смогли пока лишь 18 «дугласов», а о Завидово, мелкой тактической задаче, – ничего не слышал. Что касается приказа Коневу, да, 27 ноября 1941 года Сталин лично Коневу отдал распоряжение нанести удар по немецким войскам после падения Рогачева. Но выполнить приказ через несколько часов, фактически без всякой подготовки?! Докладывающий знал, что удар еще не нанесен, готовится, но вынужден сказать:

– Разрешите уточнить, товарищ Сталин?

– Не знаете, значит… А что вы знаете?

В таких случаях Сталин быстро менялся на глазах, бледнел и, как вспоминал Жуков, «взгляд становился тяжелым, жестким. Не много знал я смельчаков, которые могли выдержать сталинский гнев и отпарировать удар». Зрачки приобретали желтоватый оттенок, и никто не мог знать, чем закончится доклад. Сталин полагал, что докладывающие ему должны быть готовы отвечать на любые вопросы. Для себя он считал естественным не знать той или иной проблемы, но не допускал этого для подчиненных.

Отсутствие у Сталина военных знаний очень быстро почувствовали работники Генштаба и пытались «самортизировать» своими распоряжениями многие полуграмотные приказы Верховного. Окружавшие его военачальники считали нормальным явлением некомпетентность политического деятеля в военных делах, но в силу причин, о которых я говорил выше, не могли говорить об этом в полный голос. Однако, как свидетельствует советский военный историк Н.Г. Павленко, неоднократно встречавшийся с Г.К. Жуковым после отстранения его от активной работы, прославленный маршал говорил о Сталине: «Как был, так и остался штафиркой» (т. е. штатским).

Сталин согласился с предложенным Шапошниковым, Жуковым и Василевским порядком планирования стратегических операций. Вначале он просто рассматривал предложения Генштаба и выражал к ним свое отношение. В последующем по рекомендации Шапошникова, который уже ушел из Генштаба и стал начальником Высшей военной академии имени К.Е. Ворошилова, но которого часто приглашали к Сталину на совещания, после доклада Генштаба о замысле той или иной операции эти предложения всесторонне прорабатывались с начальником тыла, командующими родами войск, начальниками главных управлений Наркомата обороны, Главными политуправлениями Красной Армии и ВМФ. После получения всех расчетов, соображений по обеспечению операции Шапошников рекомендовал заслушивать мнение командующих фронтами, участвующих в операции (устно или письменно – по обстановке), и лишь после этого приступать к окончательной проработке операции, определению способов ее реализации. Верховный был поначалу обескуражен необходимостью такой большой и громоздкой, как он выразился, «долгой и рутинной работы». Шапошников, чья роль учителя Жукова, Василевского, Антонова и самого Сталина, по моему мнению, еще не оценена в должной мере, терпеливо объяснял, что это минимально необходимый объем работы. Конечно, добавлял он, некоторые операции, может быть, придется готовить несколько дней, а другие – несколько месяцев. Природным практическим умом Сталин понимал, что Шапошников прав, но в то же время видел свою если не беспомощность, то полную неподготовленность. Однако скоро Сталин выработал удобную линию поведения при планировании операций, которая позволяла сохранять высокое реноме главного полководца и фактически не рисковать своим авторитетом. Внимательный анализ архивов Ставки свидетельствует, что Сталин обычно излагал свои идеи в двух аспектах. В самом общем виде, как, например, он сделал это на совещании в Ставке в январе 1942 года: «Надо не давать врагу передышки и гнать врага на запад…» Идея носила характер общего пожелания, отражала настроения широких масс советских людей, но не содержала конкретного стратегического замысла. Она не учитывала наши возможности «гнать без передышки», способность врага противодействовать этому намерению, не выдвигала форм и способов реализации идеи. Это намерение политического, государственного деятеля, но не полководца.