Фиеста - Эрнест Хемингуэй

— Я не поеду сегодня. Вы с Биллом поезжайте вперед.

— Я же взял вам билет.

— Дайте его сюда. Я получу деньги обратно.

— Пять песет стоит.

Роберт Кон достал серебряную монету в пять песет и отдал еемне.

— Я должен остаться, — сказал он. — Понимаете, боюсь, чтовышло недоразумение.

— Имейте в виду, — сказал я, — что они могут приехать ичерез три дня и через четыре, раз они развлекаются в Сан-Себастьяне.

— В том-то и дело, — сказал Роберт. — Я боюсь, что онирассчитывали встретить меня в Сан-Себастьяне и поэтому остались там.

— Почему вы так думаете?

— Потому что я писал Брет об этом.

— Почему же, черт возьми, вы не остались там и не дождалисьих… — начал было я, но остановился. Я решил, что эта мысль сама придет ему вголову, но, кажется, этого так и не произошло.

Теперь он уже не стеснялся, ему приятно было говорить сомной, после того как он дал мне понять, что между ним и Брет что-то есть.

— Мы с Биллом уедем сейчас же после завтрака, — сказал я.

— Жаль, что я не могу. Всю зиму мы мечтали об этой рыбнойловле. — Он даже загрустил. — Но я должен остаться. Серьезно, должен. Кактолько они приедут, я сейчас же привезу их.

— Надо найти Билла.

— Я пойду к парикмахеру.

— Ну, увидимся за завтраком.

Я нашел Билла в его комнате. Он брился.

— Да, да, он все поведал мне вчера вечером, — сказал Билл. —Изливал душу. Говорит, что у него с Брет было назначено свиданье вСан-Себастьяне.

— Врет, сволочь!

— Ну, ну, — сказал Билл. — Не злись. Рано злиться, мы ещетолько выехали. Но все-таки, где тебя угораздило подружиться с этим типом?

— Не спрашивай уж, ради бога.

Билл повернул ко мне свое наполовину выбритое лицо, а потомпродолжал говорить в зеркало, намыливая себе щеки.

— Если я не ошибаюсь, прошлой зимой он приходил ко мне вНью-Йорке с письмом от тебя? К счастью, я завзятый путешественник. А почему тызаодно не прихватил с собой еще парочку еврейских друзей? — Он потер большимпальцем подбородок, посмотрел на него и снова начал скрести.

— Твои друзья тоже не все первый сорт.

— Верно. Попадаются и неважные. Но куда им до Роберта Кона.А смешнее всего, что он славный. Он мне нравится. Но он совершенно невозможен.

— Он бывает очень мил.

— Знаю. В этом-то и весь ужас.

Я засмеялся.

— Тебе хорошо смеяться, — сказал Билл. — Ты не сидел с ним вчерадо двух часов ночи.

— А что, трудно было?

— Ужасно. Что это у него за история с Брет? Неужели междуними что-то было?

Он взялся за подбородок и поворачивал его вправо и влево.

— Ну конечно. Она ездила с ним в Сан-Себастьян.

— Господи, как глупо! Зачем она это сделала?

— Ей хотелось уехать из города, а она никуда не может ездитьодна. Говорит, она думала, что это пойдет ему на пользу.

— Почему люди делают такие сверхъестественные глупости?Почему она не поехала с кем-нибудь из своих? Или с тобой? — Он поперхнулся иторопливо прибавил: — Или со мной? Почему не со мной? — Он внимательнопосмотрел на себя в зеркало, шлепнул на каждую скулу по большому комку мыльнойпены. — Вот честное лицо. Вот лицо, которому может довериться каждая женщина.

— Она никогда его не видела.

— Напрасно. Все женщины должны видеть его. Это лицо нужновоспроизвести на всех киноэкранах по всей стране. Каждой женщине после венчаньянужно вручать снимок этого лица. Матери должны говорить дочерям об этом лице.Сын мой, — он ткнул в мою сторону бритвой, — пробивайся на Запад с этим лицом ивозвысься вместе с отчизной.

Он нагнулся над тазом, обмыл лицо холодной водой, вытер егоодеколоном, потом внимательно посмотрел на себя в зеркало, оттягивая длиннуюверхнюю губу.

— О господи! — сказал он. — Какое мерзкое лицо!

Он помолчал, все так же глядя в зеркало.

— А что касается этого Роберта Кона, — сказал Билл, — томеня тошнит от него, и пусть отправляется ко всем чертям, и я очень рад, что оностается здесь и что мы поедем ловить рыбу без него.

— Вот это верно.

— Мы едем ловить форель. Мы едем ловить форель на рекеИрати, и мы сейчас за завтраком накачаемся здешним вином, а потом чудеснопрокатимся на автобусе.

— Отлично. Пойдем в кафе Ирунья и приступим, — сказал я.

На площади сильно припекало, когда мы после завтрака,нагруженные чемоданами и спиннингами в чехлах, пошли к автобусу, чтобы ехать вБургете. На крыше автобуса уже сидели люди, по лестнице карабкались ещепассажиры. Билл влез наверх, и Роберт Кон сел рядом с ним, чтобы занять местодля меня, а я пошел обратно в отель и захватил на дорогу несколько бутылоквина. Когда я вернулся, автобус был набит битком. На чемоданах и ящиках,загромождавших крышу, сидели пассажиры, и все женщины обмахивались веерами.Было очень жарко. Роберт слез, освободив занятое для меня место, и япримостился на единственной деревянной скамье, тянувшейся вдоль крыши.

Роберт Кон стоял в тени аркады и ждал, когда мы тронемся. Унаших ног полулежал баск с большим мехом на коленях. Он протянул мех Биллу имне, и, когда я поднял мех, чтобы хлебнуть, баск так внезапно и похоже взревел,подражая автомобильному гудку, что я пролил вино, и все засмеялись. Онизвинился и настоял, чтобы я хлебнул еще раз. Немного погодя он опять изобразилгудок, и я во второй раз попался. У него это хорошо выходило. Баски были оченьдовольны; сосед Билла заговорил с ним по-испански, и Билл ничего не понял,поэтому он протянул ему одну из наших бутылок вина. Сосед отказался. Слишкомжарко, и он слишком много выпил за завтраком. Когда Билл вторично протянул емубутылку, он отпил большой глоток, а потом бутылка пошла по кругу в нашем концеавтобуса. Каждый вежливо отпивал глоток, а потом они заставили нас закупоритьбутылку и убрать ее. Они наперебой протягивали нам свои мехи с вином. Это всебыли крестьяне, ехавшие в горы.