Ожог - Василий Аксенов

– Петенька, привет. Нюрочки, салют! Девочкам скисточкой!

Цадкин, хелло! Эдди, гагелшрджос! Князь, здорово! Господиншвед. да здравствует бумажная промышленность' Друзья.

не будем друг друга подозревать! Ведь эдак вся Россия можетскатиться до мании преследования! Нюра, всем джин-и-тоник за мои счет! Петя,выключи проигрыватель, сейчас стихи будем читать! Фрукт, прочти что-нибудькороткое!

Пожалуйста, всегда наготове что-нибудь небольшое. Синевасинева синева дожди косые мурава мурава это мать моя Россия эх какому чародеюотдала свою красу басурману иудею или Лебедеву псу?…

Кто это Лебедев? – вскричали дамы.

Это поэт есть такой, на самом деле совсем не Лебедев, вражьякость.

Неплохо, Фрукт, в общем-то крепко, и по Лебедеву ударилсмело.

Таково мнение сизокрылого, а иудея, между, прочим он и незаметил, значит, врут, что в нем еврейская кровь. Конечно врут!

Мы его жидам не отдадим!

И тут он сам стал читать. Сначала тихо струился голос его.

как талая вода под коркой мартовского снега, потом пробился

фонтанчиком, миг-два, и вот уже раскатился новгородским

колоколом, и зашатались подлые валютные стены,

в коих загубил Фруктозов свой талант и душу живу.

0 часов 142 минуты. Академик начал читать десятиминутныйстих под названием «Угар». Магнитная запись сделана старшим лейтенантомДиомидовым. Со своей стороны, хочу указать, что стихотворение «Угар»представляет из себя слегка замаскированный эзоповым языком намек на якобыугарную атмосферу в нашей стране.

Дополнительные сведения. Во время исполнения стихотворениягосподин Магнусон подсел к Мариан Кулаго и попросил у нее любви. Кулаго назваласумму тысячу долларов (one thousand dollars). Это слишком дорого, возразилшвед. Ничего не поделаешь, такова цена, ответила Кулаго, после чего Магнусон вернулсяк своему столу.

Иностранец Пат несколько раз пытался прервать чтение,ругался на калифорнийском жаргоне, говорил, что ему надоели эти вечные русскиестихи «с подъебкой», и все время руками приставал к студентке Кларе Хакимовой.Думаю, что иностранца Пата можно отнести к разряду идеологических диверсантов,а гражданка Хакимова определенно созрела идти на поводу у реакции.

Слезы душили меня.

Замолчите вы, иностранец ничтожный, помидорный голландец!

Разве понять вам нашу боль, нашугар, курную избу нашейрусской души?

Гений ты наш, позволь, я встану перед тобой на колени!

Нет, нет, позволь:

НЕ ТРОГАЙТЕ!

Смотрите вы, промышленники, князья, субретки, небесталанныйФруктозов на коленях перед гением!

Хочу указать также, что расплачивался Академик чекамиВнешторгбанка и английскими фунтами, а откуда они у него взялись – не секрет:подачки ЦРУ через журнал «ВОГ».

Затем произошло следующее. Господин Магнусон вернулся кнашему столу и сказал Мариан Кулаго, что он согласен. Та ничего не ответила,потому что смотрела на Академика. Последний танцевал танго с «девушкой Тамарой»(мл. лейтенант Фильченко). Он громогласно провозглашал якобы божественноепроисхождение ее красоты и ума. Она (Фильченко) якобы послана ему в награду задуховные муки истекшего десятилетия, только она осветит ему остаток его дней,ибо она раскрыта для любви, как цветущий бутон лотоса.

Уважаемые товарищи, смею поставить под сомнение полезностьконтакта Академик – Фильченко. По моим наблюдениям и мнению ряда нашихтоварищей, Фильченко отличается неустойчивым характером, придает слишкомбольшое значение своим внешним данным и может легко пренебречь служебным долгомради эротики.

Проклятая кукла лупоглазая обнимает солнце мое!

Погоди, я устрою тебе желтую жизнь!

Академюша, да неужели во веки вечные не притронусь я ктвоему жезлу?!

А вот паду в ноги ему и расскажу все, что знаю про Тамарку!

И всю любовь свою выплачу ему в колени.

Дальнейшее подтвердило мои предположения. Хакимовасамозабвенно танцевала с хиппообразным иностранцем Патом, с господиномМагнусоном и с финскими хоккеистами, а на приглашения князя Калибавы отвечалапрезрительным отказом, что говорит о ее расовых предрассудках. Спецслужбасделала ряд снимков.

Магнусон напомнил Кулаго, что принимает ее цену. Та вновьему ничего не ответила и даже не обратила внимания на десять стодолларовыхбанкнотов, номера которых мне записать не удалось, так как в этот момент слугаПьер Плей стал бить по щекам своего господина, и я знаю за что, но это нашевнутреннее дело. Кулаго между тем заплакала и стала шептать целый ряд мужскихимен:

Самсик, Гена, Арик, Радик, Пантелей… какое обилие мужчин,какая наглость! Господин Магнусон вынул тогда из внутреннего кармана брюк ещеодин доллар (запасной?) и стал размахивать всей этой внушительной массой свободноконвертируемой валюты, крича:

– Тысяча и один доллар за одну ночь! Да здравствуетсексуальная революция! Долой бумажную промышленность! Мао грядет! Ты готов?

Отчего вы плачете, Кулаго?

А вы. Фрукт?

У нас общий предмет плача.

Я уже догадалась. Давайте обнимемся и поплачем вместе!

Что ж, давайте обнимемся.

Вы чувствуете. Фрукт, что я без бюстгальтера?

Я тоже без бюстгальтера. Маша.

Скажите, Фрукт, когда моя грудь упирается в вашу, неужели выничего не чувствуете?

Чувствую эротическое возбуждение, Кулаго.

Значит, вы всеядны? Браво! Браво!

Маша, вы поймите, любовь моя к Нему имеет примесьгражданского чувства, и жезл его для меня частично символ, нечто вроде булавыБогдана Хмельницкого или Петропавловского шпиля.

Ах, сказала она, я не умею так поэтически преувеличивать идля меня это просто Его хуй.

Кулаго, прошу вас, давайте разомкнем наши объятия. Мне впору удавиться, а у вас одни пошлости на уме.

Катитесь, паршивый Фрукт! Не знаете вы ничего. Я от негомогла бы уже иметь трех детей, дорогой Фрукт, – пятилетнюю Леночку,трехлетнего Мишу и годовалого Степочку…

Вам ведь такое даже и не снилось в вашей «голубой дивизии»!