Шаман всея Руси. Книга 2. Родина слонов - Андрей Калганов

— Убирайтесь! — заорал Истома и, вскочив, вновь заметался по светлице.

Ловкач едва пересек порог, сразу понял, что происходит с князем. Не без удовольствия понял. Ближник подобострастно поклонился и бочком-бочком добрался до широкого стола, сколоченного из дубовых досок, налил в кубок красного ромейского вина.

— Я достал тебе еще зелья, — проговорил ближник, бросая в кубок щепотку белого порошка, — испей, князь, полегчает.

Истома поднял на Ловкача в красных прожилках глаза и прохрипел:

— Дай сюда!

Одним махом опрокинул он кубок, и голоса наконец исчезли. Взгляд князя прояснился. Истома ощутил, как по жилам бежит веселая и злая сила. Что ему предки, сам он себе предок, сам себе отец с матерью! Князь вырвал из рук ближника мешочек с зельем, наполнил кубок вином, бросил порошка:

— Обоз отправил? Ловкач подтвердил.

— Запалишь детинец, — тихо проговорил Истома, — чтоб негде было сиволапым от хазарского воинства укрываться. Бек не забудет твоей услуги.

Истома подошел к вырубленному в бревнах оконцу. Внизу под палящими солнечными лучами неповоротливо разворачивались телеги, ругались возницы, всхрапывали ошалевшие от жары кони.

Князь отвернулся. Что будет дальше, он и так знал. Кмети с копьями собьют челядинов в кучу. Сильных парней и молодых девок оставят, прочих же посекут. К чему в поход брать недюжих, только обуза от них.

— Как выйдет обоз из врат, тогда и пустишь красного петуха, — продолжил Истома. — Возьмешь в подмогу нескольких кметей да со всех сторон и запалишь.

Глаза ближника возбужденно заблестели.

— Дозволь самому, князь. Устали люди, того гляди, роптать начнут. Сам дело сделаю. Уж две седмицы, как сушь стоит. Щепку зажженную бросишь, и то кладка займется. А коли не щепку, горшок с горящим дегтем... Дозволь отпустить людей, сам управлюсь.

«Не о том говоришь, — усмехнулся про себя Истома, — хочешь, чтобы тебе одному награда бека досталась. Дурак ты, Ловкач, до награды еще дожить надо».

— Как знаешь, — бросил Истома. — Но гляди, ночь должна быть светла от пожара!

Со двора послышались крики. Истома вновь подошел к окну, безразлично взглянул на работающих мечами и копьями кметей:

— Я скажу беку, что это ты поджег крепость. Один дело сделал.

— Я не подведу тебя, князь.

Ближник замялся, словно не решаясь что-то сказать.

— Ну, что еще? — нетерпеливо бросил князь.

— Уходил бы ты, а то детинец займется, как из огня вырвешься?

— Учить меня вздумал?! — резко повернулся к нему Истома.

«Теперь он точно не пойдет с обозом, — заключил Ловкач, — все наперекор делает, когда дряни этой накушается. Вот и ладно, а то Жердю со товарищи пришлось бы и его прибрать. А без князя-то нельзя, резня начнется в дружине, потому как власть вой начнут делить. Вот дойдем до хазар, тогда Истому и кончим, а до того пусть себе главенствует».

— Твоя воля, князь.

«Раб, который ожидает награды, вернее служит», — измыслил Истома и приказал ближнику удалиться, сам же осушил кубок.

* * *

Дородные, смутной масти лошади лениво отмахивались хвостами от докучливых слепней, натужно скрипели скупо смазанные дегтем тележные оси, покрикивали ошалевшие от пекла возницы. Груженный княжьим добром обоз тащился по посаду.

Рядом с телегами, проклиная на чем свет Истому, шагали кмети. И за то костерили князя, что отправил их в охранение пешими, хоть и было это верно, потому что в закоулках куябских пехотинец стоит ничуть не меньше всадника, а то и поболе. Всадника-то можно из-за плетня крюком стащить, вой и расшибется, а пешего непросто крюком повалить. И за то ругали, что бражка, что дал в дорогу княжий ближник, прозванный за пронырливость Ловкачом, бродила в животах и просилась вон из нутра. Видать, дурная бражка-то. И за то бранили, что Хорс-солнышко с неба скалится, провалиться бы ему. И за то кляли, что брони тяжелы и что баб в обозе нет...

Лишь трое охранников ехали на конях — Жердь, Филин и Плешак. Эти все больше молчали, изредка переглядывались. Кмети с завистью посматривали на всадников и отпускали на их счет скабрезные шутки. Конники беззлобно отбрехивались, потому — не дело справному вою обиду таить на зубоскальство сотоварищей.

Слух об обозе летел впереди него, и людины, прознав, что вот-вот должны появиться княжьи сподручные, загоняли во дворы вольно гуляющую живность, да и сами не рисковали высовываться.

По пути кметям не удалось даже гусем разжиться. И это разозлило их еще больше. В обозе добра немерено, а им с того добра — шиш. Кто-то было сунулся ворошить в телеге, но Жердь огрел не в меру любопытного стража мечом по шее. Не разверни Жердь клинок, валяться голове кметя в дорожной пыли на радость людинам.

Наконец обоз выполз на большак и загромыхал по укатанному пути.

Дурной славой пользовалась дорога, испокон на ней тати озоровали. Шла она лишь недолго по полям, потом углублялась в еловый лес, такой неуютный и темный, что за каждым кряжем путнику мерещилась лютая нежить. И вправду что-то злое водилось в этом лесу. Иначе чем объяснить, что почитай каждый год находят изувеченные тела обочь тракта.

Истома разбил воинский стан на заливном лугу, что уродился меж Днепром и лесом. Заливной-то он заливной, только никогда на нем скот не пасли, место гиблым считалось. Князь рассудил, что злая молва сыграет ему на руку — отворотит сорвиголов, каковые водятся в любом граде, и татьи ватаги от ночных вылазок. Лагерь князя, в котором добро почитай со всего Куяба свалено, стал желанной добычей. Многие готовы и ради меньшего головой рискнуть.

Кмети насторожились, даже вроде протрезвели, хмуро вглядываясь в лес. Пустая затея — за шаг от большака ни зги не видно. Многие обнажили клинки, а один нахлобучил шлем и даже опустил личину.

Неизвестно, действительно ли почуяли что-то кмети или это от хмеля и солнца души оробели, только ватага превратилась в войско. И войско это готовилось отражать вражий набег, хоть и врага никакого не было видно.

Бывает так, общее дело или общий страх сплачивает людей. До тех пор сплачивает, пока еще больший страх не заставит думать лишь о своей шкуре.

Где-то на полпути дорогу преградил внушительных размеров кряж. Елка упала, разметав широченные лапы, в том месте, где нипочем не объедешь, потому как вокруг болотце чавкает, а по болотцу возы не пройдут. Возницы сыпанули с телег, вооружившись топорами, и принялись рубить ветви, чтобы потом всем миром отволочь голый ствол с дороги. Кмети окружили людинов полукругом, выставив мечи.

Жердь пронзительно засвистел, спрыгнул с коня и бросился к телеге. Вмиг лиходей разрыл сено, выхватил снаряженный лук и тул, набитый стрелами. Плешак и Филин тоже успели достать оружие. Из ельника в обозников уже били невидимые стрелки — это подручные Жердя отрабатывали долю.