Спаситель Петрограда - Алексей Лукьянов

В. Вы об этом от своей бабки узнали?

О. Нет. Дело в том, что Ядвига Войцеховна на самом деле не была моей родной бабкой, да и не знала, кем был ее отец до восемнадцатого года. Понимаете, когда царевич Алексей, он же Войцех Возницкий, узнал, что вступил на престол, он был ошарашен. То есть не то, чтобы ошарашен — он слышал о триумфальном возвращении своего батюшки в столицу, но никак не мог понять ведь он выбирался из-под трупов своих родных, а все газеты трубили, что царь вернулся… Он решил, что это — переворот, что кто-то выдает себя за царя. Он затаился, пытаясь выяснить, что произошло на самом деле. Вскоре женился, родились дети, а цельной картины происходящего наследник составить не мог. В газетах появлялись фотографии его и его семьи — в смысле, фотографии Алексея Второго и царской фамилии. Отчаявшись что-либо понять — строй в стране коренным образом не изменился, Столыпин продолжал гнуть свою линию, жизнь к сороковому году наладилась окончательно — царевич решился изменить свою жизнь еще раз и вернуть престол законным наследникам, а не оставлять самозванцам, которые нагло выдумывали жизнь царя без самого царя…

В. Продолжайте.

О. К этому времени его отношения с первой женой внезапно и скоротечно испортились. Виной ли тому были ранние браки детей, покинувших родной кров, или что-то еще — неизвестно, но они расстались. Через два года после развода мой дед Войцех-Алексей женился во второй раз. Вторая жена была почти в три раза моложе деда и скончалась при родах, явив на свет моего настоящего отца, Сульина Павла Владимировича.

В. Владимировича? Ведь вашего деда звали…

О. Поймите — он менял жизнь. Женившись, он якобы перешел из католичества в православную веру и сменил имя: взял фамилию жены и в новых метриках стал Владимиром Ивановичем. Смерть жены его очень подкосила, а ведь у него была еще и гемофилия. Словом, он недолго воспитывал ребенка и перед смертью передал его под опеку своему сыну от первого брака, Йозефу. Так что воспитывался мой отец вместе с упомянутым вами Марян-Густавом.

В. Каким же образом ваш отец узнал, что он наследник престола?

О. Дед перед смертью открыл на имя отца целевой вклад и обязал нотариуса в день совершеннолетия Павла передать ему запечатанный пакет с семейными реликвиями и письмом. Там-то и сообщалось, что к чему. Только я думаю, что мой настоящий отец не очень-то доверял содержимому этого письма. То ли деньги — а сумма набежала за пятнадцать лет немалая — сыграли злую шутку, то ли скептиком по молодости лет был мой отец, да только всерьез он не отнесся к письму деда. И случилось так, что Йозеф в шестьдесят пятом году отправил Павла учиться в столицу, а свою сестру Ядвигу попросил приютить студента у себя. В ту пору сын Ядвиги Войцеховны Илья влюбился в Жанну Пичугину, свою будущую жену. А Жанна училась на одном курсе с Павлом Сульиным… Словом, когда я пять лет назад узнал, что мой папа мне и не папа вовсе, а только мамин муж, мне чуть плохо не стало. А когда отец показал мне это письмо…

В. Кстати, где оно?

О. Дома, в сейфе. Ну у меня в тот момент словно глаза открылись. Я понял, почему наш государь такой безвольный и незаметный — у нас и не было вовсе государя. Пока жив был Столыпин и его преемники — все шло как надо, а потом… застой. Я это чувствую, мне душно в этой стране — стремительно разрастается чиновничий аппарат, процветает национализм, телевидение и газеты перестают давать информацию, пресса теперь смакует подробности, а не освещает жизнь. Я не удивлюсь, если наша держава скоро станет полицейским государством. И я решил: воспитаю из сына государя, который действительно будет радеть за свою страну, а после предъявлю права на трон. Тем более что доказать теперь все легко, а в случае чего можно опереться на ту же прессу, им такие сенсации нужны.

В. Так чего же вы хотите?

О. Правды. Я готов ждать, пока Иван не подрастет, однако он должен вернуться на трон. Пусть лишь как гарант законной власти, но зато этот гарант будет настоящим и судьба страны будет ему не безразлична…

Рассказанное инженером не только никак не противоречило откровениям Марян-Густава Возницкого, но и изрядно дополняло его показания. В частности, о том, как он прочел письмо деда Войцеха, случайно обнаруженное в письменном столе дяди-ровесника, и узнал, чьим на самом деле потомком является, и о том, как ушел в монастырь, когда понял, что не сможет иначе сохранить тайну Павлика — она все время просилась наружу, и о том, что недавно на исповеди открыл настоятелю истинную причину своего ухода из мира и как тот немедленно отправил его в жандармерию…

Комарик отключил диктофон, помассировал виски и переносицу, а потом сказал:

— Боюсь, вашему сыну придется занимать трон уже сегодня.

Филарет Ильич участливо склонил голову набок.

— Простите, не понял…

— Мы сегодня же объявим вашего сына наследником престола.

Инженер сидел в прежней позе и не мог пошевелиться.

— Все действительно так плохо? — выдавил он наконец.

Ваня чувствовал себя не в своей тарелке.

Зал, в котором собралось уже столько народу, что сопровождающий едва отыскал группу детей и подростков, приглашенных на торжественный прием, поражал своими размерами, но угнетали Ивана не размеры зала и не количество приглашенных, а предлинный деревянный ящик, стоящий подле египетской делегации.

Точно такой же Ваня видел в антикварной лавке на Бармалеевой.

От ящика исходила непонятная угроза: то ли адская машина в ней была упрятана, то ли крокодил.

Мысль о крокодиле почему-то испугала Ваню. Тот чешуйчатый гад, которого он наблюдал, был гораздо длиннее этого гроба… но в мыслях теперь угнездился окончательно и бесповоротно.

Внезапно все стихло.

— Его Императорское Величество Николай Третий, — провозгласил камергер, и двери распахнулись, являя гостям фигуру царя.

Грянул гимн. В едином порыве все присутствующие поднялись со своих мест, не только по причине исполнения величественной музыки, но и из простого желания разглядеть государя как следует. Ване не повезло — он оказался в последнем ряду.

Ничуть не смутившись, он влез на стул и оказался на две головы выше всех присутствующих. Наравне с царем.

Царь оказался просто великаном. Он возвышался над подданными и гостями державы настолько, что, казалось, вот-вот упрется головой в потолок, и дело было не в короне. Разумеется, до потолка он не достал бы, даже встав на дыбы, но величие…

На дыбы?..

До Ивана вдруг дошло, что царь — наполовину лошадь. То есть конь. Как есть — древнегреческий кентавр… Сын Идеи Петровны. Дядя Возницкий.

Ваня едва не крикнул это вслух, но вовремя сдержался. Как же так — он, получается, работает на заводе, а в свободное время — в Зимнем дворце государственные документы подписывает?

Глупость какая-то. Он не царь. Хотя, с другой стороны, почему не царь? Вон с каким благоговением на него все смотрят. Да и сам Ваня также на него смотрел, пока не заметил, что государь — кентавр.