Дневник гауптмана люфтваффе - Гельмут Липферт

Я покорно ответил: «Радетцки-1 от шесть-один. Победу одержал шесть-один».

Вместо ожидаемого подтверждения, я услышал: «Немедленно после посадки с рапортом на командный пункт!» Что я и сделал. Майор Баркхорн[84], вероятно, видел мою победу, но строго отчитал меня за невыполнение моей основной задачи, а именно сопровождения Не-111. Месяцем позже командир группы подтвердил эту мою победу и даже простил мои самовольные действия, тем более что они не имели никаких отрицательных последствий.

Я также сбил еще один Р-5. Это был один из безопасных связных самолетов, которые не причиняли нам никакого вреда днем, а неприятности приносили лишь ночью. Тогда эти медленные машины использовались как беспокоящие бомбардировщики, и они лишили нас многих часов сна. Таким образом, Р-5, сбитый мною, не был таким уж безобидным.

В тот день я вылетел в паре с унтер-офицером Миддельдорфом. Мы на малой высоте неслись над северным русским плацдармом, когда я увидел перед собой точку. Из-за высокой скорости мы быстро догоняли ее и идентифицировали — это был Р-5. Вражеский самолет стремительно увеличивался в размерах. Прежде чем я понял, почему это происходит, в мою сторону полетели очереди. Только тогда я догадался, что машина приближалась к нам, а не летела от нас. Я дал короткую очередь с очень близкой дистанции, а затем ушел вверх и весьма явственно почувствовал турбулентный поток, который ощущал каждый, кто пролетал очень близко за другим самолетом. Оглянувшись назад, я увидел, что горящий Р-5 врезался в море и быстро утонул. «Проклятье, — пронеслось у меня в голове, — это могло закончиться ужасно».

Тем временем русские зенитчики полностью сосредоточились на нас, поскольку мы летели на бреющей высоте. Огонь был столь интенсивным, что мы были вынуждены вертеться и крутиться, исполняя один за другим «вальс зенитной артиллерии». Миддельдорф получил пять попаданий, сам же я отделался испугом.

К этому времени русские закрепились в северо-восточной части Крыма и смогли удерживать свой плацдарм, несмотря на все немецкие атаки. Фронт стабилизировался. По обеим сторонам линии фронта было сконцентрировано большое число зенитных батарей. Попытки пролететь в тыл противника обычно наказывались попаданиями. Особенно трудной нашу жизнь делали вражеские 20-мм зенитки. Единственный, относительно безопасный способ оказаться над плацдармом заключался в том, чтобы приблизиться к нему со стороны моря. Я несколько раз едва не врезался в воду, недооценив свою высоту из-за плохой видимости. Этот случай сильно отбил охоту летать над морем.

Подобно большинству из нас, я часто держался над немецкой стороной линии фронта немного ниже облаков и вне зоны огня русских зениток. Мы сначала пролетали семь километров на север в сторону моря, затем разворачивались и пролетали семь километров на юг. Русские делали то же самое с другой стороны фронта.

Время от времени я делал безрассудные попытки приблизиться к вражеским самолетам, но русская зенитная артиллерия быстро отучила меня от этого. Так мы играли в «невмешательство», пока это все мне не наскучило. Однажды вместо того, чтобы полететь на восток, где находился фронт, я направился на запад и летел, пока не нашел маленький разрыв в облаках. Через него я поднялся вверх и полетел назад к фронту. Облачность была толщиной всего около 400 метров. Воздушное пространство выше было чистым. Так что я вернулся обратно на запад, снизился через тот разрыв и вызвал своего ведомого. Мой боевой план созрел. Мы вдвоем наблюдали за русскими, с которыми какое-то время летели параллельно фронту.

Незадолго до точки, где русские повернули на юг, мы с ведомым снова поднялись через облака, развернулись и в течение немногим более минуты летели на восток, перед тем как повернуть на юг. Затем я на высокой скорости спикировал через облака, отчаянно надеясь, что мы выйдем позади русских. Конечно, был шанс, что мы протараним их, пока будем пикировать через облака, но я не хотел думать об этом.

Выйдя из облаков, я должен был немедленно начать вывод, чтобы не врезаться в землю. Я увидел, что нахожусь на русской стороне и мчусь на небольшой высоте. Примерно в 500 метрах передо мной и несколько выше были ничего не подозревавшие русские.

Фельдфебель Мор, мой ведомый, спикировал сквозь облака за мной и теперь летел рядом приблизительно в десяти метрах. Вражеская зенитная артиллерия ничего не могла предпринять против нас, потому что мы летели очень низко и на нашей стороне был фактор внезапности. Мы приближались к самолетам противника на высокой скорости. Я с удовольствием бы приказал Мору атаковать второго русского, но моя рация отказалась работать в эти критические секунды.

Затем я оказался ниже ведомого русского, пошел вверх и открыл огонь с близкого расстояния. Машина была немедленно поражена. Прежде чем я отвернул от врага, у него почти полностью оторвался хвост. Я был настолько рад своему успеху, что даже подумал уйти обратно в облака. И поскольку русская зенитная артиллерия все еще молчала, я остался ниже облаков наблюдать за падением самолета, который только что сбил.

Русский пролетел в штопоре приблизительно 100 метров, затем выровнялся, но потом снова вошел в штопор и, наконец, упал на землю. Он закончил свой путь на немецкой территории, во внутреннем дворе дома, окруженном стенами. Самолет остался целым, лишь крылья были сильно деформированы. Немецкие пехотинцы поспешили к месту падения и вытащили из самолета пилота, который, казалось, получил только незначительные повреждения.

В то время как мы следили за сбитой машиной — «Аэрокоброй», — ведущий русский развернулся и теперь был позади нас. Я хотел заманить его немного дальше на нашу территорию и полетел на запад. Русский послал нам вслед несколько очередей и исчез в противоположном направлении.

Таким способом я одержал еще несколько побед, но русские скоро поняли, что к чему, и стали очень осторожными.

Затем наступило время, когда было практически невозможно летать. Весь Крым, особенно его восточная оконечность, был закрыт низкими облаками. Облачность была десять баллов и опускалась до 300 метров. Лишь изредка в ней появлялись разрывы, через которые было видно синее небо.

29 декабря 1943 г. я одержал экстраординарную 80-ю победу, сбив Дуглас «Бостон»[85].

Командный пункт 6-й эскадрильи на аэродроме Багерово располагался в маленьком подземном укрытии. Я сидел с обер-ефрейтором Даутцем, составлявшим донесение о моей победе, одержанной тем утром, когда пронзительно зазвонил телефон. Это был командир группы гауптман Баркхорн: «У меня есть специальное задание для вас. Этим утром радиоразведка узнала, что высокопоставленный русский офицер собирается посетить плацдарм сегодня приблизительно в полдень. Возьмите пару и ждите над Керченским проливом. Вы должны сбить его!»