Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

обречены на столь незавидную участь? Убили, ограбили, или, будучи плененными, стали выгодным товаром на торгу? Спросить их самих не было возможности, больные прибывали в бессознательном состоянии, и отбывали так же. Куда увозил исцеленных Лис? Олга спросила. Он ответил уклончиво: обратно.

Снова взъярился за окном лютень-месяц, и нелюдь, томимый жаждой крови, ушел на свой страшный промысел.

* * *

Олга стежок за стежком пришивала аккуратную заплату на продранное колено Лисьих портов, продолжая прерванную песню:

Три года ждала,

От тоски извелась я…

В лесу, где забытая

Тропка вилася,

Средь сосен высоких,

В молельне пустой,

Сочился родник

С непростою водой.

В серебряный чан

Та водица струилась,

В ней древняя сила

И мудрость таилась.

И коли Всесила

Молитве внимала,

Взглянув в отраженье,

Я все прозревала…

Той ночью Луна

Обернулася в тучи,

Деревья стонали,

Их ветер измучил.

Я хрипло твердила,

“О, Духи Познанья,

Проснитесь, молю,

Приоткройте мне тайну,

Что видеть желаю,

Прошу вас, явите,

Ответьте, не мучьте меня,

Не томите!”

Вдруг ветер умолк,

И лес замер, затих,

Лишь звонко журчал

Необычный родник.

Подернулась рябью

Живая вода,

Дрожа, пригляделась,

Но в чане лишь тьма.

“Неужто не явишь”,

Подумалось мне.

Вдруг голос могучий

Взревел в тишине:

“Тот плащ, что ты шила,

В походе украли,

Когда он с отрядом

Стоял на привале.”

Молчанье, и больше

Ни слова, ни знака,

И странно, что мне

Расхотелось вдруг плакать.

“Вернись ко мне, милый”

И высохли слезы.

“Вернусь невредимым”

Застыли березы.

Вдруг дрогнуло небо,

Разбилось на части,

И гром прокатился,

Встречая ненастье.

Забилось сердечко,

И сжалось… дождем

Посыпались тучи

За темным окном.

Змея, отрезав нитку, положила руки на стол, разглядывая их в неверном свете оплывшей свечи. Бурые коготки, венчавшие каждый палец, глянцево поблескивали, бликуя желтоватыми пятнами. Олга давно выучилась ощущать приближение Лиса и в пределах пятидесяти саженей с точность могла определить, как близко он находится от дома. Вот и сейчас, даже не выпуская духа, она знала, что Учитель медленно продирается сквозь метель, бушующую на открытой всем ветрам площадке плаца. Она потянулась, убрала в сундук штопаную одежду, оставив лишь смену белья для бани, и пошла отворять дверь.

Лис, занесенный снегом, был похож на ходячий сугроб. Он скинул тяжелый плащ, шапку и, загромождая просторные сени, втянул внутрь сани, прикрытые медвежьей шкурой.

— Баню, — хриплым с мороза голосом, проговорил нелюдь, разминая заледеневшие в сосульки волосы, — потом разберешь.

Он кивнул на сани и вошел в переднюю, на ходу скидывая сапоги. Олга, накинув полушубок и сунув ноги в залатанные валенки, выпрыгнула в непогоду, хлопнув дверью.

Пока Лис парился, Олга собрала на стол, и вышла в сенцы, горя нетерпеливым желанием узнать, какой гостинец привез Учитель в этот раз. Она, развязав веревки, откинула шкуру и вскрикнула, в ужасе отдергивая руки. На санях, безжизненно откинув пепельно-русую голову, лежал мальчик лет восьми. Синие бескровные губы приоткрыты в немом стоне, в уголках рта запеклась кровь. Дорогая, красного шелка рубаха, подпоясанная красивым цветастым кушаком, выдавала в ребенке сына обеспеченного, возможно, высокородного человека. А жуткая рана на груди пока лишь сулила смерть, ибо мальчик все еще был жив. Змея трясущимися руками перенесла умирающего в переднюю и уложила на лавку. Почему он не сказал мне, что тут раненый?! Малыш даже не застонал, только губы дрогнули. Она разрезала рубашку и тугие бинты, осматривая рану. Лис его перевязал, что ли? Удар был нанесен мастерски, только, видимо, в последнее мгновение рука нападавшего дрогнула, вонзая меч, и клинок прошел на треть пальца правее сердца. Ребенка-то за что так?!

Змея очень боялась звать духа в подмогу. Вынуть болезнь из тела человека во сто крат проще, нежели латать прорехи на этом самом теле. Кроме Стояна у Олги не случалось пациентов со столь серьезными ранениями. А это дитя, балансируя на грани, вряд ли выдержит грубое вмешательство. Олга лихорадочно соображала, в панике теребя ворот рубахи. А мальчик вдруг открыл совершенно ясные серые глаза и, глянув в склоненное над ним скорбное лицо, радостно улыбнулся сквозь набежавшие слезы.

— Мама! — взгляд потух, будто душа вылетела вслед заветному слову. Змея вздрогнула, что-то поднялось из глубин ее сознания, или это было сознание духа? Что-то огромное, горячее, обладающее невероятной силой. Миг, и поврежденные ткани восстановлены, еще миг, чтобы сосредоточить энергию и послать живительный импульс остановившемуся сердцу.

— Живи! — Змея не молила, рычала в приступе дикой ярости, как волчица, у которой отнимают новорожденного щенка. — Ну же! Живи!

Она не имела понятия, сколько времени билась над мертвым телом. Мимо прошел Лис, обдавая вспотевшую Олгину спину морозной свежестью и еловым банным духом, остановился.

— Все-таки сдох, гаденыш… зря тащил! Надо было на месте прикончить, это было бы… м-м-м… более человечно, что ли, — и вошел в горницу.

Олга сидела, будто ледяной водой окатили. Прикрыв остекленевшие глаза безымянного мальчика, она уткнулась носом в полупрозрачную холодную ладошку. От нее исходил странный горьковатый дух, слабый в остывающем теле, но ощутимый. Запах очень напоминал аромат полыни на жарком солнце. Олгу затрясло. Она медленно поднялась и молча, с каменным выражением на лице направилась в горницу. Лис спал, растянувшись на скамье и закинув руки за голову. Мокрые нечесаные волосы черными змеями разметались по чистой простыне, грудь мерно поднимается под тонкой сорочкой, а между пятым и шестым ребром горит, притягивая безумный Олгин взгляд, лиловая точка. Она, не отводя глаз, потянула со стола нож и, сделав шаг вперед, решительно замахнулась. Рука нелюдя, подобно тискам, сжала хрустнувшее запястье, заставляя пальцы выпустить рукоять клинка, вошедшего в мягкую плоть на четверть пальца. Олга не издала ни звука, лишь крепче стиснула зубы, пытаясь вогнать сталь глубже.

Лис тихо зарычал и сильнее вывернул руку, бередя собственную рану. Олгина хватка ослабла, и она, выпустив нож, покатилась по полу, больно ушибив плечо об упавший табурет. Лис медленно поднялся, держась рукою за правый бок. Под пальцами быстро расплывалось ярко-красное пятно. Змея уставилась безучастным взглядом на свою сломанную конечность. Ее совершенно не волновало, сразу ли убьет ее одуревший от злости нелюдь, или сначала помучает для острастки. Что-то сломалось и застряло внутри, не найдя выхода, и теперь мучило трепыхавшееся сердце тупой, тянущей болью. Старший стоял, не шевелясь. Олга закрыла