Аспект дьявола - Крейг Расселл

– Бездонный океан.

– Здесь, в замке, на земле, вы знаете, кто вы такой. Но я хочу, чтобы вы оставили землю и погрузились в воду, глубоко в свои воспоминания. Океан – это вы, Леош. Я хочу, чтобы вы нашли начало, тот момент, когда все началось, когда ваша история началась. Вы можете найти начало?

Воцарилась тишина. Младек закрыл глаза.

– Я нашел.

– Это очень хорошо, Леош. Что произошло? С чего все началось?

– Все началось, когда он пришел.

– Кто и когда пришел?

– Дьявол. Это был день, когда пришел дьявол. День, когда Манфред Тойффель пришел в цирк.

3

– Когда люди думают о клоунах, они обычно представляют нелепые ботинки и забавные парики, – тихо говорил Леош Младек, лежа на кушетке в комнате с искусственным освещением. – Но это не совсем так. Пьеро – персонаж комедии дель арте, возникшей в те времена, когда цирковое мастерство действительно было народным зрелищем. Быть Пьеро – значит быть актером, а не шутом; иметь навыки импровизации, чувствовать аудиторию и управлять ее эмоциями. Это не просто работа – это призвание, великая традиция. Когда я на арене, я не просто играю Пьеро, я становлюсь им. Я и есть он.

– А почему вы стали именно Пьеро? – спросил Виктор.

– Ходили слухи, что я из цирковой семьи, что артистические данные у меня в крови. Это не так. Цирк – мое призвание, Пьеро – мое истинное «я», но родился я в благополучной провинциальной семье. Мой отец был сельским врачом в Доудлебско, на юге Чехии, и моя мать могла позволить себе заниматься чем угодно, проводить время так, как подобает жене сельского врача. Более заурядного и более буржуазного происхождения и представить невозможно. С пеленок мне была предначертана блестящая карьера в медицине. А какой родитель не грезит об успехе своего дитяти, хотя видит в нем лишь посредственность?

– Профессия врача почетна, Леош, – возразил Виктор. – Врач спасает жизни людей, а что может быть важнее жизни? Я врач и горжусь этим. Я надеюсь излечить и вас.

– Мой отец никогда не хватал звезд с неба, – тихо сказал Младек. – Он был простым сельским врачом: вправлял вывихнутые конечности фермерам, прописывал припарки, зашивал раны крестьянам… Ничего серьезного, самые заурядные занятия. Когда он приходил к детям, которых не мог вылечить, то просто стоял над ними и хмурился, иногда измерял температуру, а потом качал головой, изображая профессионала. На самом деле он просто смотрел, как они умирают. Такой была его жизнь, и он больше ничего не хотел. Но он также не хотел большего и для меня. Он считал, что я получу образование и унаследую его дело, а как только я возьму все обязанности на себя, он тихо и спокойно уйдет на пенсию. Потом уже мой сын заменит меня, и так далее – бесконечный круговорот посредственности… Но я никак не мог согласиться с этим. Я не мог стоять и смотреть, как умирают дети. Дети… Я не протестовал. Я был очень послушным ребенком, а затем послушным подростком. Я прилежно учился в школе, что, казалось, только подтверждало правоту моего отца, который считал, что послушание, прилежание, покорность и недостаток воображения – лучшие доказательства того, что я создан для медицинской профессии.

– Так что же случилось? Как вам удалось уйти с проторенного пути?

Даже сквозь наркотический туман в больших глазах Младека просиял свет.

– Цирк! Цирк был причиной. В деревню приехал цирк. Мне было семнадцать. Масленица, День дурака. Это была первая Масленица после войны, во время войны ее не праздновали. Что еще более важно, это была первая Масленица в нашей обновленной стране, освобожденной от Австро-Венгрии. Название «Чехословакия» все еще казалось странным на слух, но все были преисполнены надеждой, а во мне, вдобавок ко всему, бурлили юношеские страсти. Я хорошо помню это время. Оказалось, что у нас есть страна, и было такое чувство, будто весь мир наш. В Доудлебско испокон веков жили немцы, но их было ровно столько же, сколько и чехов. Тем не менее традиционные масленичные гуляния включали в себя элементы немецкого фашинга[20], который обычно начинался с шествия масок. Я помню эти маски, эти шествия. Мне и в самом деле казалось, что они изгоняли старых духов с нашей земли.

– Какие маски, Леош? Немецкие перхтенмаскен? Изображающие дьявола?

– Да.

– Они вас пугали?

– Мне было семнадцать, кого можно в таком возрасте напугать масками?

– Но ведь маски важны для вас?

Бледное лицо Младека исказило недовольство.

– Что вы имеете в виду?

– Вы же надеваете маски во время представления, не так ли?

– Пьеро не носит масок…

– Но Арлекин носит, – парировал Виктор.

– Я никогда не играл Арлекина.

– Но даже Пьеро иногда надевает маску. Черную маску. Он прячет лицо за черной маской, чтобы скрыть свои эмоции или же скрыть свою личность, я правильно говорю?

– Да, возможно, в некоторых традициях это и так. Но я никогда так не делал. Маску носит только Арлекин.

– Но и Скарамучча, и Панталоне, и Доктор тоже в масках, а они играют большую роль в традиции комедии дель арте.

– Я никогда не носил маску. И я выступал один.

– Понимаю, – сказал Виктор. – В этом-то все и дело. Видите ли, как и юнгианская психология, комедия дель арте основана на типологии, на изучении универсальных типов. Я вот что никак не могу понять, Леош: персонаж Пьеро существует и обретает смысл только в процессе взаимодействия с другими: с Арлекином, с Коломбиной, со Скарамучче. Тем не менее вы утверждаете, что выступали в одиночку. Как я понял, до тех пор, пока Манфред Тойффель не присоединился к труппе, Арлекина у вас не было. Как такое возможно? Как мог существовать Пьеро без Арлекина?

– Но процесс взаимодействия был! Я работал с аудиторией, с детьми. Пьеро невинно шалит, как ребенок. Он в действительности и есть ребенок, взрослый, но ребенок. Вечный ребенок.

– Хорошо, – Виктор на мгновение умолк. – Расскажите мне больше о Масленице и о том цирке, который приехал к вам.

– Тот год был особенным, – продолжил Младек. – После всех шествий, танцев и прочих развлечений началось цирковое представление: небольшая труппа артистов установила шатер в поле на окраине деревни. Тогда я увидел Пьеро впервые в жизни. Все деревенские дети были в его власти. Видели бы вы их личики! Малышей будто загипнотизировали. Я сразу понял, что он – мой идеал, моя мечта. Я осознал, что хочу быть таким, как он.

– И тогда вы решили пойти работать в цирк? Как ваши родители отреагировали на это?

– Я не сказал им. Я должен был поехать в Прагу в следующем году, чтобы начать учиться на медика. Я знал, что если расскажу о своей мечте, они найдут способ остановить меня. И тогда я договорился с артистами цирка – те сказали, что я могу поехать с труппой, как только они отправятся в путь. Сестра, а она была в курсе, пыталась отговорить меня, но я никогда не был так уверен в чем-то. Через нее я передал письмо родителям. В нем я не просил прощения, мне не за что было извиняться.