Порох и соль - Дмитрий Манасыпов

Хорне сидел на бочонке, их тут стояла сразу несколько. И пил из фляги. Услышав про себя – уставился на чернявого.

– Там спуск к морю, закрытый грот, в нем несколько небольших судов. – чернявый уткнулся в ответ, поедая Хорне глазами. – Ты же справишься, друг? Всем надо выбираться.

– Чем молокосос нам поможет? – буркнул здоровенный Роди. – Если только пойдет на лодке с нами вместо солонины, то да. Ни разу не доводилось есть человеков, но что делать, если придется? Эй, малый, ты не буянь, пошли по-хорошему, вдруг повезет.

Клайд хмыкнул, чернявый вздохнул, подмигнул Хорне:

– Чем бы ответил на такое предложение, вздернул бы? На рее?

– Пропустил бы на канате. – Хорне закрепил флягу и встал. – Раз пять, поперек бортов и под киль. Сколько мачт?

– Одна постоянная, а спереди еще ставят маленькую, в наклон.

– Передок у твоей бабы, пониже пупка с сиськами. – Хорне сплюнул и не затер. – На судне нос, ясно?

– Не ошибся… – чернявый довольно оскалился. – Ай да глазок у меня, а?!

Роди, пыхтя, все еще соотносил «пропустить под килем» и себя. Судя по фырканью и нахмуренным бровям, до него, наконец-то, дошло:

– В чем ты не ошибся, Хорёк?! Говори, пока я ему что-нибудь не сломал!

Клайд поднял меч, оказавшись напротив него:

– Знаешь, почему у нас не любят чесночников, вроде тебя?

– Ну?!

– Вы тупые. – Сказал Клайд и кинул меч в ножны. – Он не просто моряк, дурень. Присмотрись и поймешь. Только наш друг сможет вывести в море судно и не дать нам сгинуть где-то, где не придумали.

Роди оглядел Хорне с ног до головы и даже раздумал злиться. В его, немалых размеров голове, явно крутились мысли, пытаясь поставить все на места. Он снова засопел и обернулся к Клайду:

– Слышишь, козотрах, объясни мне, тупому чесночнику, что в нем такого? Я не пойму.

– Я даже не удивлен. – сплюнул тот. – Акцент слышишь? Таких всего два, один с Бурке, второй со Стреендама. Один город строит корабли, а другой на них грабит. А у этого на поясе тесак, старый, ему почти сто лет. Значит, что? Передается от отца к сыну.

– От деда, – Хорне положил руку на тесак.

– Вот, от деда. Рукоять оплетена серебряной проволокой, она просто потемнела. Сталь черная, целиком, и не от времени, а от металла. Тесак ковали в Абиссе, тесак хороший и дорогой, такие простые дурошлепы, идущие в марсовые или гребцы, не таскают. Морячок, со Стреендама, дорогое оружие от деда, понимаешь?

Роди пожал плечами, косясь куда-то под ноги. Клайд вздохнул:

– Да и ладно… – и обернулся к Хорне. – Кстати, морячок, а как тебя зовут?

– Хайни.

– Хайни как? У вас же не клановые имена, а семейные.

Хорне отмахнулся.

– Ты сможешь провести корабль? – еще раз поинтересовался Хорёк.

– Да. – Хорне взял факел из держателя. – Мы идем?

Ответом оказался сильный удар в дверь. Там неразборчиво шумели, спорили о чем-то, но договорились быстро. Топоры ударили сразу, врубившись в толстые доски.

– За мной. – Хорёк поджег свой факел и быстро пошел в темноту.

Следом двигались Хорне и Клайд, здоровяк Роди прикрывал тылы, не выпуская своих сабель. Хорне хотел посоветовать ему взять топор, но не стал. В здоровяке угадывалось баранье упрямство и всегдашнее желание спорить, прежде чем согласиться даже с правильным предложением. Стоило затевать пустой разговор сейчас? Не стоило.

Зато на Роди явно давил камень, окружавший со всех сторон и узкий коридор с низкими стенами. Рыжик чувствовал себя неуютно, громко сопел и стрелял глазами туда-сюда, будто хотел рассмотреть что-то необыкновенно интересное. Камень и камень, уложенный плотно, обтесанный ровно, зацепиться особо не за что.

Ход, после незаметного витка, пошел вниз. Они заперли за собой три двери, накинув запоры и даже один раз подперев балкой-подпоркой, готовой для ремонта и напрасно ждавшей своего часа. Шагов через пятьдесят Хорёк остановился. Обернулся, погасив факел. Кивнул на светлеющее пятно впереди, заговорил тихо:

– Здесь около пяти стражников, там камеры для смертников. Стража могла сбежать, а могла остаться и сейчас режет приговоренных. Придется подраться при таком раскладе.

– Прям испугал, – фыркнул Роди, – тебе-то своих законопатить в охотку, чтоль?

Хорек оскалился в уже привычной манере:

– Мне они такие же свои, как и тебе. Я из такой же сбежал, месяц сидел в скалах у берега, жрал всякое ползающее дерьмо и чаячьи яйца. Сырые чаячьи яйца, дружок…

Клайд странно крякнул и не ответил явно по причине не того места со временем.

– А дайте-ка мне первым, – Роди шагнул, отодвигая его и Хорне, – а то потом всякие козолюбы будут сказки трепать как, дескать, он там наполовинил десяток серых и всех спас от лютой смертушки. Пусти, грю, каменнозадый.

Клайд, успев стать каменнозадым, пропустил рыжего. Хорек спорить также не стал, и Роди мягко скользнул вперед. И, Хорне даже удивился, разом преобразился, из угловатого хама и сквернослова, топающего сущим медведем, оказавшись бесшумным и опасным ловкачем-душегубом. И хотя второй рыжий их странной компании еще не успел стать ему другом, неожиданно Хорне стало чуть беспокойно за его дальнейшую судьбу. Блоддер их раздери, если он хотя бы чуть понял о причине грызни, сразу начавшейся между ними. Если выпадет выйти в море, то… То придется как-то исправлять. Команда если бьется между собой, так на берегу. В море команда работает вместе.

Наверху, наверняка, уже расползались сине-черные легионеры, проверяя углы, закоулки и остальное. Быстро закончилась служба Хорне, надо же. Ему хватило ума, записываясь в морскую пехоту скрыть имя, назвавшись Молдо Глиффом. Поручителей из местных, само собой, не оказалось, но вербовщик никак не мог дотянуть до минимальной партии и все прошло без сучка, без задоринки.

Светлое пятно превратилось в арку, ведущую дальше. Четверо неожиданных союзников-дезертиров замерли, вслушиваясь.

Лязгало железо. Не очень громко, но стало ясно – рядом, почти у входа. Кто-то бубнил, как заговоренный, монотонно и повторяясь, порой подпуская петуха и чуть не плача. Дальше явственно просили не трогать, но, судя по тут же наступившей тишине, просьба не подействовала. Кто-то тащил тяжелое, сопел и пару раз сплюнул, перестав скрипеть по камням грузом.

Тянуло едкой вонью нечистот, давно немытых тел, железом, траченном ржавчиной и густой гарью жира, заливаемого в светильники вместо масла. Стража явно недавно ела, перекусывала соленой и уже пованивающей рыбой, это Хорне понял сразу. Нюхай ее всю жизнь, так не ошибешься.

Главное было другим. Главное ласково и знакомо коснулось ноздрей почти неуловимой солью моря, протянувшись откуда-то издалека. И если утром море было вокруг и ничего не значило, кроме безумной атаки на пляж с крепостной стеной, то сейчас море снова стало самим собой – свободой. И за нее стоило побороться.