Маленький белый "фиат" - Данута де Родес

— Спасибо, — улыбнулась она и вышла из дома.

День прошел спокойно: она рассматривала фото племянницы и племянника, подчищала хвосты по работе и старалась не замечать громадный фиолетово-коричневый бант в волосах Франсуазы. Она никому не сказала о своей выставке в Мадриде. Франсуаза бросала колючие взгляды в ее сторону, словно чувствовала, что от нее скрывают какую-то тайну.

Придя домой, она обнаружила, что передний и задний газоны пострижены, усталый Цезарь отдыхает в своей будке, пакетов в гараже заметно поубавилось. Там же она нашла и Жан-Пьера, окруженного только что снятыми деталями автомобиля. Он уже снял двери и начал разбирать двигатель.

— Ух ты, — сказала она, — хорошо поработал.

— Ты же меня знаешь — я не отлыниваю.

— Перекури, я сейчас кофе сварю.

Он прошел за ней на кухню.

— Я и не знала, что ты гениальный механик, — сказала она.

При ней он никогда не сидел за рулем, и она не знала, сможет ли он найти горловину топливного бака. Он пожал плечами.

— Просто я — мужчина. К тому же «уно» — не самая сложная машина в мире.

— Так ты думаешь, что мы от нее избавимся? — спросила она.

— Мы?

— Извини, пожалуйста, — ты думаешь я от нее избавлюсь?

— Почему бы нет, если мы усиленно поработаем над ней несколько дней и если сработает мой секретный план. Мне придется навести справки и раздобыть кое-какие инструменты, но я думаю, что мы сможем от нее избавиться.

— Хорошая новость, — сказала она, но ей все еще не верилось, что когда-нибудь все это будет позади. Даже если усилиями Жан-Пьера машина чудесным образом исчезнет, ей придется покупать другую, а для того, чтобы родители потом не жаловались, та, другая, должна быть несомненно лучше той, которую они ей оставили. Но таких денег у нее нет.

— А что насчет денег? — спросила она. Она долгое время избегала этого вопроса, но откладывать его больше не было возможности.

— Не беспокойся, — сказал он, — я об этом деле позабочусь.

— Но как? Ты ведь на мели, как и я. Ты даже нигде не работаешь.

— Не переживай, я разберусь.

Спорить ей не хотелось, и она закрыла вопрос, пообещав себе вернуться к нему позже.

Допив кофе, он отправился в гараж и продолжил работу. Он разбирал двигатель на детали, которые Вероника заворачивала в газету «Монд» и распихивала по пакетам.

Она была поражена его расторопностью. В восемь часов она упросила его положить инструменты и идти на ужин.

Они сидели за столом, попивая вино и закусывая остатками трапезы.

— Мои поздравления, — вновь сказал он.

— Спасибо.

— Здорово, что твои работы выбрали для выставки.

— Знаю, — улыбнулась она.

— Отлично, — сказал он, и выражение его лица изменилось. — Но… мне это не нравится.

— Почему? С чего бы это тебе не нравилось?

Он отвел взгляд.

— Тебе следует кое-что знать, — сказал он. — Кое-что важное.

Она понятия не имела, о нем он собирается сказать.

— Что именно?

Он посмотрел на стену, затем поднялся.

— Я хочу поставить тебе музыку, — тихо сказал он и, подойдя к своей сумке, достал компакт-диск.

Здорово, подумала Вероника, он собирается выразить свои сокровенные чувства через звук — как раз то, чего мне сейчас не хватает.

— Что это? — спросила она, рассеянно закуривая сигарету под оркестровую увертюру, когда вступили ударные и электрогитара. — Похоже на «Скорпионз».

— Это не «Скорпионз», — сказал он, хотя она настаивала на своем, — просто послушай.

Она отложила сигарету в пепельницу и принялась сплетать локоны в косичку. Она ожидала каких-то сложностей, но ничего подобного не оказалось, все было так, словно он предлагал молча послушать знакомый рок по радиоприемнику. Мужчина запел по-английски — она подумала, что у него, должно быть, роскошная шевелюра, — о том, как любимая оставила его. Затем вступил хор, и солист оглушительно громко поведал, что его мечты разбились в пух и прах. Во втором куплете он с большим чувством сообщил, каким, по его мнению, чудесным был их роман и как он удивлен его окончанием. Потом опять вступил хор, настойчивое соло гитары, затем — переход к гимну на фоне детского хора. Предположительно волосатый мужчина сообщил своей любовнице, что сделает все от него зависящее для продолжения романа, хотя порезал руки, пытаясь собрать осколки разбитой мечты. После непродолжительного и, видимо, импровизированного завывания песня затихла.

Он подошел к стерео, извлек диск и положил его в сумку.

— Спасибо тебе, Жан-Пьер, — сказала она.

— Тебе понравилось?

— Местами, немножко рока очень полезно для души. Ты не принес «Африку» Тото? Или что-нибудь из «Форинер»?

— Нет, я принес только эту песню.

— А почему, — спросила она, пытаясь понять смысл этого музыкального послания, — из всех песен на свете ты выбрал именно эту?

— О боже, — сказал он, закрывая глаза.

— Ты что-то хотел мне сказать, Жан-Пьер?

Не раскрывая глаз, он пробормотал:

— Песня, которую ты только что слышала…

— Ну?

— Она называется «Как солдат (Разбитые мечты)».

— Я и подумала, что название вроде этого.

— В Германии она занимает шестое место.

— Здорово, я рада за эту группу, однако не знала, что ты так внимательно следишь за немецкими хит-парадами.

— Нет, обычно нет. — Он открыл глаза, посмотрел на нее в упор и выпалил на одном дыхании: — Ты можешь, конечно, меня ненавидеть, но это написал я.

Он принес ей стакан воды и, когда она поперхнулась и закашлялась от смеха, похлопал ее по спине, чтобы не задохнулась. Способность говорить вернулась к ней спустя более получаса, и она сказала:

— Значит, у тебя в Германии вышел хит.

— Да, но он не только мой, — сказал, краснея от стыда. — Я написал его вместе с братом.

Его старший брат проживал в ближайшем пригороде и играл преимущественно на ударных, зарабатывая на жизнь в клубах и домах отдыха по всей Европе, выдавая себя за Бева Бевана в «Леже Оркестр Электрик» и одновременно за Стивена Адлера и Мэта Сорума в «Флинз энд Роуз» (он менял парики посреди «November Rain»). Жан-Пьер объяснил, что они работали одновременно над несколькими песнями, он главным образом писал тексты, а его брат — музыку на акустической гитаре, и они втихаря в течение года рассылали записи различным ансамблям, музыкальным издательствам и студиям звукозаписи, и совершенно неожиданно одна немецкая рок-группа взяла эту песню, и несколько дней назад она попала в хит-парад.