Мехлис. Тень вождя - Юрий Рубцов

Мехлис немедленно стал исправлять свой промах. Уже 20 августа в «Правде» была опубликована подборка «Общественная собственность священна и неприкосновенна», содержавшая обзор писем о борьбе с хищениями на транспорте, критический сигнал о недооценке постановления от 8 августа в Ульяновской области и другие материалы.

В последующем кампания быстро набрала темп. 21 августа вся третья полоса вышла под шапкой: «Расхитителей социалистической собственности — врагов народа — к суровой ответственности!» Помимо других материалов, здесь было помещено первое сообщение о расстрельном приговоре Челябинским районным судом. 22-го — опубликована информация о судебном заседании, вынесшем смертный приговор в одном из сел Самарской области, 24-го — о таком же приговоре по делу расхитителя на железнодорожном транспорте. Газета пестрела броскими заголовками типа «Социалистическая собственность — основа нашего строя», «Расхитителей — к ответу», призывами к судам и прокуратуре проявлять беспощадность к тем, кто позарился на общественную или колхозную собственность.

Но вот 16 сентября 1932 года вышла очередная подборка «Бесконтрольность помогает воровству и хищениям», а дальше — как отрезало, материалы такого рода в газете исчезли. Истинную причину в «Правде» знал только главный редактор. В этот день Политбюро приняло секретное постановление, обязывающее редакторов «прекратить печатание в газетах отчетов о судебных заседаниях по делам о хищениях и сообщений о вынесенных приговорах».

Прошедший месяц показал, что гласность, за которую так ратовал Сталин, дает обратный эффект. Информация о том, что в том или ином районе, колхозе осужден, а то и попал под расстрел человек за два десятка колосков или пригоршню зерна, не только не побуждала к одобрению властей, но вызывала возмущение людей, испытывавших недоедание, а то и самый настоящий голод.

Иначе и быть не могло, поскольку провозглашаемая «гласность» являла на самом деле свою противоположность. Газеты не называли действительных причин трагедии, заключавшихся в грубейшем произволе властей, полном пренебрежении ими экономическими законами развития сельского хозяйства, и возлагали ответственность не на подлинных виновников голода, а на неких «врагов колхозного строя», нередко подростков, детей, к которым закон позволял применять те же меры уголовного наказания, что и к взрослым. Вот и пришлось дать команду прессе — о приговорах не сообщать. Суды же в большом количестве выносили их по-прежнему.

Возглавляя «Правду», Мехлис, безусловно, руководствовался в первую очередь указаниями Сталина и решениями Политбюро, которое в первой половине 30-х годов еще сохраняло определенное влияние как коллективный орган власти. Тем не менее, входя пока в средний слой партийно-государственного руководства (он стал кандидатом в члены ЦК партии в 1934 году), был вынужден считаться и с ведомственными амбициями других высших руководителей. Члены Политбюро довольно болезненно отстаивали друг перед другом интересы возглавляемых ими ведомств, крайне остро реагировали на критику, в том числе и со стороны прессы. Были факты, особенно в период становления Мехлиса в должности главного редактора, когда под ответный уцар ведомственных руководителей попадала и «Правда».

8 июля 1931 года она напечатала материал, критиковавший начальника промышленного сектора Госплана Левина. На комиссии по чистке Госплана он якобы поставил реальность государственного плана под сомнение, назвав его «акулькиной грамотой». Газета призывала комиссию по чистке и партячейку поставить подобных «оппортунистов» на место. Этим, однако, дело не ограничилось. Происшедшему Мехлис решил придать политическое звучание. 15 июля «Правда» опубликовала обширный рифмованный ответ Акулины Фроловой, рожденной воображением поэта А. Безыменского, под заголовком «Околопартийным обывателям». Комсомолка-ударница, обличая Левина, обещала перевыполнить все планы и тем самым посрамить маловеров.

На публикацию очень болезненно отреагировал член Политбюро, председатель Госплана В. В. Куйбышев. Он добился не только создания специальной комиссии Политбюро для разбора дела, но и постановления, которое, в частности, гласило: «Независимо от ошибок, допущенных т. Левиным и своевременно вскрытых «Правдой», признать, что «Правда» поступила неправильно, напечатав заметку о т. Левине (где т. Левин неправильно квалифицируется как «околопартийный обыватель») и стихотворение т. Безыменского без ведома секретарей ЦК». Кроме того, по указанию Сталина, которому доложили о жалобе Левина на то, что в газете его позиция была отражена неправильно, Оргбюро обязало «Правду» дать разъяснение, реабилитирующее Левина.

Бывало и так, что Сталин, по каким-то, одному ему ведомым, причинам не желал в открытую критиковать наркомов, бывших членами Политбюро, и избирал своим орудием «Правду».

Весной 1933 года центральный печатный орган партии буквально набросился на газету Наркомата тяжелой промышленности «За индустриализацию». Дело в том, что ведомственная газета выступала за замену жестко централизованного снабжения и возрождение хозрасчета, отказ от карточного распределения потребительских товаров и их свободную продажу по рыночным ценам.

«Правда» дважды выступила с разгромными редакционными статьями, заклеймив такую линию как отход от генерального курса партии и проявление капитулянтства. Есть основание считать, что столь резкие оценки Мехлис предварительно согласовал со Сталиным, ибо на самом деле удар наносился по позиции не газеты, а наркома тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе.

Конфликт генерального секретаря и наркома, члена Политбюро, остался в тени, широким же читательским массам оставалось лишь гадать, почему редактор «Правды» набросился на редактора газеты «За индустриализацию» B.C. Богушевского. После правдинской критики по решению Политбюро Богушевский был снят со своего поста, а Секретариату ЦК было поручено пересмотреть состав редакции газеты.

Остервенение Мехлиса было настолько заметным, что вызвало к жизни карикатуру, исполненную председателем Госплана В. И. Межлауком на одном из заседаний высшего руководства страны.

Анализируя внутреннюю политику в СССР в 1935–1936 годах, современные историки говорят о сделанной властями попытке несколько умиротворить общество. Острейший кризис в экономике, голод, разгул террора, затронувший значительную часть населения страны, прежде всего в деревне, сокращали экономическую и социальную базу политического режима, ставили под угрозу само его существование. Стабильности сталинское руководство намеревалось достичь путем примирения хотя бы с частью тех слоев «социально чуждого» населения, которые в предшествующие годы подвергались дискриминации и репрессиям — «лишенцами», спецпереселенцами, то есть сотнями тысяч «кулаков», высланных и пораженных в правах в период коллективизации, казачеством Северо-Кавказского и Азово-Черноморского краев, бывшим на подозрении у советской власти со времен Гражданской войны, и другими. Отменялись ограничения, связанные с социальным происхождением, при приеме в вузы и техникумы. С весны 1936 года получили возможность служить в Красной Армии казаки. После 2-го съезда колхозников-ударников в феврале 1935 года была дана определенная гарантия на ведение и расширение личного подсобного хозяйства. В промышленности более активной стала политика материального стимулирования.