90-е: Шоу должно продолжаться – 4 - Саша Фишер

произойти очень важное событие, от которого будет зависеть моя дальнейшая жизнь. Только было как-то непонятно, как именно все поменяется. А в книжке сказано, что чтобы уточнить подробности, нужно вытащить еще карту. Я вытащила. Но там выпало колесо фортуны. Так что я попросила еще раз повторить, чтобы как-то понять… Ой, я только сейчас поняла, как странно это звучало, наверное, — она хихикнула. — Но я так увлеклась, что не думала об этом.

В этот момент нас нагнали Ева, Бельфегор и Лариса. Я забрал у Бельфегора его чемодан, и оставшуюся дорогу до овощехранилища мы прошли уже в нормальном темпе, безо всяких рывков и ускорений.

О себе и своей семье Наташа говорила охотно, безо всяких стеснений и ужимок. И вообще в общении изо всех сил старалась произвести впечатление «своего парня». По ней было заметно, что она волнуется, что очень хочет, чтобы все получилось, даже заметил пару раз, как она скрещивает пальцы. Впрочем, это могло означать все, что угодно, вплоть до того, что про себя она все наврала.

Итак, пока мы включали свет, стаскивали с себя верхнюю одежду, и Бельфегор настраивал аппаратуру, Наташа успела про себя рассказать, следующее.

Ее мать-кукушка укатила куда-то на Дальний Восток устраивать свою личную жизнь. А до этого она то же самое делала в паре других мест, изредка понаезжая в Новокиневск. Дочку свою она оставила в обществе своей сестры и матери. Сестра — старая дева, в свои сорок никогда замужем не была, все еще убеждена, что ее принц где-то бродит и вот-вот за ней примчится. Бабушка обеих дочерей родила без замужества, мать и сестра, вроде как, от одного и того же деда, но в глаза его никто из них никогда не видел. Сама же Наташа любила фантазировать, что он капитан дальнего плаванья или полярник. И в школе даже часто выдумывала, что он ей присылает письма о своих приключениях, которые сама же себе и писала.

Бабушка Наташи — женщина принципиально неграмотная, и очень этим гордится. Бесит всех бюрократических работников тем, что ставит вместо росписи крестик. Тетка от нее недалеко ушла, школу как-то с грехом пополам закончила и теперь работает уборщицей в поликлинике. А вот Наташа с первого класса была девочкой целеустремленной. Сама пришла в музыкалку, чтобы учиться играть. Потом сама же пришла в художку. Обе школы закончила, музыкалку даже в двух классах — флейты и аккордеона. И еще немного фоно. Самостоятельно учит немецкий и французский, и в позапрошлом году поступила в институт культуры на библиотечный факультет.

— Читать очень люблю! — призналась она. — Очень! Хотя не уверена, что хочу быть библиотекарем… Вообще-то я хотела быть актрисой, но это надо было ехать поступать в Москву или Ленинград, а на кого же я брошу наше женское царство?

Мужчин в доме Наташи боялись и считали вселенским злищем. И когда Наташа превратилась из некрасивого тощего ребенка в некрасивого тощего подростка принялись при любом удобном случае читать нотации о коварстве и порочности мужиков. Возможно, библиотечный факультет она выбрала, чтобы бабушку и тетю не нервировать — у них на весь курс нет ни одного парня.

— Раз-раз-раз! — сказал в микрофон Бельфегор. — Я все настроил, можете уже приступать.

Мы с Наташей встали с низенькой скамейки и забрались на сцену. Я молча оглядел помещение, крутя в руках микрофон. Бывшее овощехранилище, ясен пень, не превратилось волшебным образом в ночной клуб в стиле «гранж» или «лофт», даже затхлые запахи еще, кажется, не все выветрились. Но вид уже приобрело такой, что мой внутренний эстет был доволен. Именно в таком месте я легко мог представить себе концерт панков, немелодично орущих в микрофоны под какофонию расстроенных инструментов.

Да, пожалуй, это оно самое…

— Ау? — помахала рукой Ева. — Вы как там, будете начинать?

— Здрасте, товарищи рокеры! — рявкнул я в микрофон. — К борьбе за дело панков и металлистов будьте готовы!

Поливокс под пальцами Бельфегора издал пару скрежещущих звуков, а потом зазвучали первые ноты гимна Советского Союза.

— Ты что, серьезно хочешь так начать? — Наташа посмотрела на меня круглыми глазами. — Может тогда еще и пионерские галстуки наденем? И я еще могу косынку повязать красную и орать!

Наташа открыла рот и издала громкий вопль. Хорошо, что не в микрофон, а то у меня и так барабанные перепонки завибрировали.

— Да не, я пока просто настраиваюсь, — усмехнулся я. — Хотя галстуки можно взять, конечно… Наташ, у тебя если есть идеи, ты высказывай, мы с тобой в равном положении. Пока концепция такая, что нам нужен максимально всратый конферанс…

Я вспомнил того парня, из омерзительного цирка… Потом Горшка из «Короля и шута».

— Ева, а ты можешь включить камеру? — сказал я без микрофона. — Хоть буду знать, как со стороны выгляжу.

Ева показала мне большой палец и принялась рыться в сумке.

— А у нас есть что-то типа программы? — спросила Наташа. — Или нам нужно будет импровизировать?

— Второе, — сказал я. — Принципиально не хочу составлять список. Но есть пара вещей, которые нужно будет сказать обязательно. Представить Женю Банкина и порекламировать журнал «Африка». В остальном можем хоть маршировать, как пионеры, хоть стриптиз танцевать…

— Стриптиз… — Наташа изогнулась, но в ее случае это смотрелось не эротичными изгибами, а угловатым зигзагом. Она приблизила губы вплотную к микрофону, почти засунув его себе в рот и заговорила низким голосом с манерным придыханием. — А сейчас на нашу сцену поднимется Евгений Банкин! Если кто-то в этом зале его не знает, то вам лучше пойти купить ружье и выбить себе мозги! Потому что если бы не он, то мы с вами до сих пор ходили бы строем и слушали Муслима Магомаева. О, да!

Она изобразила протяжный эротичный стон и задрала подол своего длинного платья почти до талии.

Снова ожил поливокс Бельфегора, издав несколько протяжных звуков, сливаясь с которыми стон Наташи стал похож на брачный рев мифического чудовища.

— Наши тайные осведомители выяснили, — подключился я, заткнув себе нос, чтобы голос звучал гнусаво. — Что объект Евгений Банкин состоит в тайной секте, поклоняющейся хтоническому божеству, имя которого нельзя называть, потому что ничем другим объяснить гениальность Евгения невозможно…

Под конец фразы я зарычал, вывалил язык и, вращая глазами, рухнул на колени, рванув воротник своей рубашки.

— Вот он, наш величайший гений и магистр