Капля духов в открытую рану - Катя Качур

Глава 18

Антон бежал по перрону, поезд уже стоял, потоки пассажиров текли ему навстречу. У последнего вагона виднелись две женские фигуры. Антон выдохнул, запыхавшись, затормозил перед ними на покрытом ледком асфальте.

– Дарья Сергеевна, Катя?

– Мы. А где Славочка?

– У нас отчетный концерт идет прямо сейчас. Я уже отыграл, пойдемте, провожу вас в общежитие. Давайте меняться.

Антон передал Катюше футляр со скрипкой и взял ее чемодан. Дарья Сергеевна вручила ему одну из сумок.

– Как здесь красиво! – Катюша улыбалась. Падал снег, в ямочку на ее щеке опустилась ювелирная снежинка. – Просто волшебство какое-то!

Антон пожал плечами, он не видел ничего волшебного в заплеванном перроне, воняющем мазутом, грязными матрасами и недочищенными туалетами из вагонов.

– Здание вокзала словно замок. В каком году его построили? – Катюша не унималась.

– Не знаю. – Антону не приходило в голову интересоваться историей вокзалов.

– Катя, смотри же под ноги, – одернула дочь Дарья Сергеевна.

Они спустились в метро, час пик уже миновал, но сидячих мест в вагонах не было. Антон стиснул зубы, Дарья Сергеевна цепко ухватила поручень. Катюша очарованно оглядывалась – в Н-ске только начинали строить первую ветку метро. Вдруг закрыв лицо руками, будто увидела НЛО, она шепнула на ухо Антону:

– Смотрите, живые панки, с ирокезами! Какие модные, я никогда не видела панков своими глазами. Правда, что они здесь так в институт ходят?

– В наш – нет. А вообще – да. – Антон был поражен способностью старшеклассницы восторгаться обыденными вещами.

С самого детства его ничего не удивляло. Родившись, Антон принял этот мир весьма равнодушно, будто был знаком с ним давно и даже участвовал в его создании. На фотографиях с детсадовских утренников среди веселой ребятни Антон стоял понурым отрешенным зайцем. На школьных концертах – переросшим унылым ботаном с непропорционально маленькой скрипочкой, на которой учился играть без энтузиазма, но и без трагедии, свойственной одногодкам. Он не причинял хлопот родителям, хотя и не давал повода для гордости. Поэтому они были рады пристроить сына в столичный институт, как только он вырос, подальше от родного города.

Пока дошли до общаги, началась метель, и Катюша восхищалась заснеженной Москвой, будто попала в сказку Андерсена на этапе счастливого финала. Она так радушно заулыбалась вахтеру, что тот забыл гаркнуть: «Куда, вашу мать?» – и пропустил троицу к лифтам. Перед заляпанной дверью в комнату она остановилась, прижав ладони к губам, словно именно оттуда должна была выпорхнуть птица счастья. Вместо птицы под ноги гостям нырнул заспанный Варфоломей, и Катюша засмеялась от восторга, подняв его за подмышки на руки.

– Ладно, пристройте Катю ночевать, а я поехала к Шадгизу, он обещал мне сдать какое-то жилье, – устало сказала Дарья Сергеевна, окинув взглядом упрощенную обстановку общежитской комнаты. – Поцелуйте от меня Славочку, увидимся завтра.

Она чмокнула Катюшу в лоб, переложила из чемодана в свою авоську собственноручно закрученные соления с бутылкой водки и попрощалась.

Антон вышел на кухню и вернулся с горячим чайником и открытой банкой сгущенки. Они сели пить чай. Катюша попыталась налить сгущенку каждому в блюдце.

– Зачем? – удивился Антон. – Придется же мыть лишнюю посуду. Из банки вкуснее.

Варфоломей прыгнул на колени Антону и стал загребать лапой по столу, требуя свой порции сгущенного молока. Антон дал облизать коту свою ложку, а потом задумчиво положил ее себе в рот.

Катюша залилась смехом:

– Какой вы чудесный! Зачем же после кота?

Антон растерялся. Понял, что выглядит придурком. Покраснел. Попытался сбросить Варфоломея, но тот, уцепившись когтем, повис на концертных брюках. Катюша непрерывно смеялась, наполняя воздух сотней колокольчиков. Антон не выдержал, отодрал кота и тоже захохотал. Вытирая слезы, он не мог оторвать взгляда от влажных глаз и ямочки на щеке, такой нежной и глубокой, что там, казалось, могла бы застрять ночная звезда. На мир вдруг вылилась огромная банка краски, будто через компьютерную программу пропустили старый черно-белый фильм, и он стал трехмерным, выпуклым, горячим.

– Это чей смех? – Славочка с Костиком застыли перед дверью в комнате. Они вернулись с концерта, поддав по пути в честь окончания учебного года и предложения Славочке сотрудничать с крупнейшим продюсером и импресарио.

– Антон? – предположил Костик в недоумении.

– Разве он смеется? Ты слышал, чтобы он когда-нибудь смеялся? – Славочка толкнул дверь, замерев от удивления.

– Господи, он влюбился, – выдохнул Костик, ставя виолончель в угол комнаты.

Катюша бросилась на шею Славочке, они с нежностью расцеловались. Парни отвернулись, засмущавшись.

– Моя любимая сестренка, – представил Славочка.

– Мы уже поняли, – резюмировал Костик, целуя девушке руки.

– Ты так оброс, и ты пьяный! Как же я скучала. И папа. Он тоже так скучал! – Катюша не выдержала накала эмоций и заплакала.

– Нереальная милота, чудо какое-то, – задумчиво произнес Костик, заглатывая остатки сгущенки. – Если бы не вы, пацаны, я б женился на ней сию секунду.

Глава 19

Новый год встречали в коммуналке у Филизуга. Антон в последний момент сдал билет домой в Питер, пытаясь надышаться одним воздухом с Катюшей. Дарья Сергеевна наготовила салатов и зажарила курицу, Славочка помыл в коммуналке пол, Филипп Андреевич купил шампанского и развесил гирлянду на ковре и шторах. Костик собирался к Машке и даже втащил елку в ее квартиру на Кутузовском, но, напившись раньше времени, был изгнан за пару часов до боя курантов. С горя позвонил Славочке и получил четкие инструкции, как добраться до Староконюшенного переулка на метро. В чехле его виолончели – он собрался посвятить Машке «Испанскую серенаду» Глазунова – был припрятан костюм Деда Мороза для ролевых, как ему мечталось, игр. Красный кафтан, шапку и бороду Костик прихватил под шумок в Союзе ветеранов, где накануне выступал в праздничном концерте. На заработанные деньги купил Машке две бутылки хереса, которые в итоге и прикончил, засмотревшись на ее тонкие лодыжки, пока в коротком платье от Шервино она развешивала шары на елке.

Все уже сидели за накрытым столом, когда он вошел. Утирая капли пота под красной шапкой и отплевываясь от ватной бороды, Костик хрипло продекламировал:

Залез Костян на табуретку,

И тут заходит Дед Мороз.

Пришлось прочесть стишок про зиму,

А с суицидом подождать.

Парни оживились, засмеялись, женщины недоуменно переглянулись. Костика усадили между Дарьей Сергеевной и Катюшей. Он жадно набросился на салаты, пропихивая ложку в узкий разрез между усами и бородой. Дарья Сергеевна брезгливо отодвинулась, вспоминая вечно пьяного на всех праздниках