Загадка о тигрином следе - Антон Кротков

В спор оказались вовлечены комиссар и второй пилот. Однако переломить волю почти оправившегося от всех своих хворей начальника экспедиции никому не удалось.

За последние дни Вильмонт перестал кашлять, выглядел бодрым и энергичным. Он даже из принципа выбросил трость, хотя старое ранение не позволяло ему полноценно пользоваться левой ногой. А ведь недавно он был бледный и хилый, и казалось, что ноги едва его держат. Доктора предсказывали пациенту скорую смерть, если он не послушается их советов и покинет Москву! Конечно, этому можно было искренне порадоваться, если бы не подозрительная, удивительная стремительность, с которой произошло улучшение состояние здоровья ещё несколько дней назад тяжело больного старика. Уж очень это смахивало на симуляцию с какими-то далеко идущими целями. Но с другой стороны, всё произошло именно так, как сам старый солдат и предсказывал, когда утверждал, что трудности кочевой жизни, требующие полной мобилизации физических и моральных сил, для него лучшее лекарство.

На следующее утро разыгралась пурга, и вылет снова пришлось отложить. Когда погода улучшилась, лётчики отправились готовить самолёты к вылету. Вскоре и комиссар ушёл. Луков спал и не заметил, как тот выскользнул за дверь. Когда Одиссей проснулся Галины тоже в избе не оказалось. Вначале Луков не придал этому значения, но спустя какое-то время ощутил смутное беспокойство. Молодой человек накинул на плечи пальто и вышел на улицу. На свежем снегу отчётливо отпечатались следы, оставленные сапожками маленького размера. Они вели к хозяйственным постройкам, за которыми была устроен уборная. В ту же сторону совсем недавно прошёл крупный мужчина. Луков направился по следам. Проходя мимо дровяного сарая, он вдруг услышал доносящиеся из-за его стены странные всхлипы, переходящие в хрип. Там происходила какая-то возня. Одиссей прислушался и понял, что слышит сдавленные крики Галины, которой зажимают рот и возможно даже душат. Затем из сарая донёсся возбуждённый мужской шепот:

– Будешь ломаться – удавлю!

Одиссей схватил подвернувшееся под руку полено и несколько раз, что было сил, рванул на себя дверь сарая. В эту минуту он был готов расколоть череп негодяю. К счастью для того накинутый запорный крючок не поддался. Тогда Луков заорал:

– Отпусти её! Слышишь, мерзавец! Если не отпустишь, я тебя, животное, застрелю!

Луков блефовал, ведь у него не было при себе оружия. Однако неожиданно угроза подействовала.

Возня за стеной прекратилась, послышался плач несчастной девушки и обращённый к ней заискивающий торопливый шепот комиссара:

– Ну что ревёшь, я же по любви. Успокойся! Озолочу. Только не дури.

Через минуту дверь со скрипом приоткрылась и в тёмном проёме возникла смущённая красная рожа комиссара.

– Зачем кричать, профессор, – застёгивая брючный ремень, смущённо осклабился комиссар. – Зря шум поднимаешь. Бабёнка то первый сорт, тельце нежное, гладенькое – бархат с шёлком. Наш начальник вроде как всё-таки согласился взять её на аэроплан. Так не за так же мы её повезём! Вон каждый грамм веса рассчитываем для экономии бензина, а в ней не менее пятидесяти килограммов будет.

Комиссар по-приятельски подмигнул:

– Слушай, дорогой товарищ учёный, а давай-ка её вместе на пару оприходуем, – ты, да я – в два ствола. Или по очереди, – как захочешь. А я ей за услуги аршин батиста подарю.

Вместо ответа Одиссей схватил насильника за шиворот и выволок на улицу. Комиссар был в два раза шире его в плечах и конечно намного сильней, но даже не пытался сопротивляться. Здоровяк как-то сразу сник, опустил голову, и покорно плёлся на суд к начальнику экспедиции, подгоняемый долговязым тщедушным очкариком.

Они молча ввалились в сени. Не стряхнув снег с валенок, Одиссей погнал «арестованного» через предбанник, резко распахнул дверь в горницу. Вильмонт сидел один за столом. Бывший генерал задумчиво крутил между пальцев половинку игральной карты. Луков мог поклясться, что на ней был изображён коварно улыбающийся во весь рот шут!

При их появлении генерал торопливо спрятал карту в нагрудный карман френча под застёгнутую пуговицу. Одиссей был так потрясён, что даже забыл о цели своего прихода. Луков стоял, словно поражённый молнией, и ошарашено таращился на начальника. В голове не укладывалось, что убеленный благородными сединами генерал, всего два дня назад так убедительно говоривший о своей ненависти к любому виду предательства, и есть ловкач-джокер!

До Одиссея вдруг дошло, что старый разведчик просто играл с ним, вешал лапшу на уши. Говоря о необходимости сотрудничать с новой властью ради высших интересов Родины, он имел в виду вещи прямо противоположные. Что он испытывал при этом? Наверное сарказм, самодовольство опытного интригана, играющего с наивным и по-детски доверчивым дилетантом.

Некоторое время они смотрели друг на друга, не отрываясь, Одиссей первым опустил глаза. Генерал поднялся из-за стола, подошёл к нему, скользнул удивлённым взглядом по понурой фигуре комиссара и обратился к Лукову:

– У вас ко мне какое-то дело?

Оглушённый поразившим его открытием молодой человек отрицательно замотал головой.

– Вы в этом уверены? – удивлённо осведомился старик.

Одиссей кивнул, глядя в пол. Он чувствовал на себе проницательный взгляд старого дьявола.

– Хорошо, тогда я вас не задерживаю – голос начальника зазвучал строго с недовольными нотками. – И в следующий раз снимайте в прихожей валенки!

Вместе с недавним «арестантом» Луков вышел на крыльцо. Комиссар ничего не понимал, однако был на седьмом небе от счастья. Ещё бы, ведь ему подфартило избежать крупных неприятностей! В конечном итоге мужик решил, что Луков по-интеллигентски пожалел его в последний момент. Сжав молодого человека в медвежьих объятиях, комиссар долго на радостях давил и тряс его, обещал щедро отблагодарить. Одиссей процедил в его сторону, что не нуждается в его благодарности. Он лишь взял с комиссара слово, что тот больше и пальцем не коснётся девицы и немедленно попросит у неё прощения.

Из-за внезапно испортившейся погоды вылет снова пришлось отложить на несколько дней.

Вечером Вильмонт расположился у огня и читал какой-то французский роман, раскрыв его на середине. Левой рукой он почти машинально массировал свою искалеченную в былых экспедициях ногу. В общих разговорах генерал не участвовал и держался особняком, словно наблюдая со стороны за всеми. Этот аристократ должен был вызывать подозрение не только у Лукова. Таким, как он, рядовые большевики рабоче-крестьянского происхождения обычно не слишком доверяли, да и, выходит, правильно делали.

Так прошёл вечер.

Однако на следующий день Луков был поражён преображением генерала: тот сидел в компании солдат и рабочих из аэродромной обслуги и непринуждённо болтал с простыми мужиками так, словно пол жизни провёл в их среде. Начальник пригласил Одиссея присоединиться к ним. И Луков был впечатлён! Казалось, Вильмонт полностью «поменял кожу». Даже запах его стал другим. Этот любитель английского мыла и хорошего одеколона обдавал собеседников ядрёным ароматом чеснока и махры. А речь свою с удовольствием пересыпал крепкими словечками из лексикона ямщиков и грузчиков. Похоже старому разведчику нравилось менять обличье, играть с окружением в нечто наподобие детской забавы: «Угадай, кто я на самом деле: сыщик, король или шпион». Возможно, так он усыплял бдительность окружающих, чтобы без помех проворачивать свои тайные дела.