Русское искусство - Игорь Эммануилович Грабарь

1480 и 1484 годами, когда между Углицким удельным князем Андреем Васильевичем Большим и его старшим братом и недругом, великим князем Иваном Васильевичем III, состоялось временное перемирие. Подозревая в Андрее притязания на Московский стол, Иван III не только не мешал ему устраиваться пышно в Угличе, но, по всей вероятности, охотно отпускал к нему и тех искусных зодчих, которые успели выработаться подле Фиораванте, как раз перед тем произведшего переворот в строительной технике. С него пошли в ход постройки из одного только кирпича, и хороший обжиг кирпичей угличского дворца, так же как и умелая кладка говорят за происхождение памятника в эпоху после-Фиоравантеевскую. Однако, если бы он отличался только своей кладкой, то его всецело пришлось бы отнести к образчикам раннего московского зодчества, но в обработке его стен мы вновь встречаемся с хорошо знакомыми приемами новгородских мастеров и поэтому его уместнее рассматривать как пример отдаленного, но все же ясно выраженного влияния Новгорода на Москву.

В верхней части фронтона мы видим почти тот же мотив, что и в башне Кирилло-Белозерского монастыря. Очень эффектно в обоих памятниках использован прием чередования дорожки трехугольных впадинок с полоской из кирпичиков, выпущенных наружу ребрами. В церкви Георгия в Старой Ладоге этот поясок из выпускных ребер переплетается с фризом, состоящим из продолговатых четырехугольных впадинок, встречающихся и в Кирилло-Белозерской башне. Продуктом чисто московского искусства конца XV века являются изразцовые пояски с уступчатыми столбиками. Такое же сочетание новгородских узоров с московскими столбиками встречается и в Ферапонтовом монастыре.

Из других стенных украшений очень характерны те особые валики, которые то применялись в виде «бровей» над перемычками окон, как видим у Николы на Липне и у Феодора Стратилата, то полосовали сверху донизу алтарное полукружие, которое от этог одает впечатление словно граненого, как у Петра и Павла на Софийской стороне. Наибольшее богатство, разнообразие и законченность в орнаментации этого типа мы видим в церкви Спаса Преображения на Торговой стороне. Кроме перечисленных украшений здесь есть на барабане еще целый поясок из небольших нишек, вверху закругленных, а внизу обрезанных горизонтально. Вместе с верхним арочным поясом и средним, состоящим из треугольных впадинок, он образует широкую узорную ленту, придающую всему барабану неописуемое очарование. Под верхними арочками, так же как и под оконными бровками, под валиками над дверью и под лопастями среднего полукружия и боковых полудуг фасада выпущен тот зубчатый узор, который встречается и в Византии, но который благодаря новым способам его применения приводит к совершенно другому впечатлению. Кроме описанных украшений по стенам Спаса Преображения разбросано еще много нишек различной формы и масштаба, круглых, квадратных, продолговатых с закруглением вверху и таких же с остроконечным завершением. Одним из любимых мотивов стенных украшений новгородских церквей являются еще так называемые поклонные и заупокойные кресты. Первые вставлялись в особые ниши, сделанные для них в стене, вторые – выступали из глади стены, но зато были тоньше поклонных и помещались чаще всего не внизу церкви, как те, а в верхних ее частях.

В XVI веке появляется еще новый мотив украшений в виде полукруглых нишек с заостряющейся вверху дугой, а также пятиугольных впадинок, разбросанных по стене, как мы видели в церквах Сретения в Антониевом монастыре и Благовещения на Славне.

К числу особенностей новгородского церковного зодчества относятся еще так называемые «голосники», или горшки, вставленные в стену при самой кладке, отверстием во внутрь церкви. В литературе не раз поднимался спор по поводу назначения этих странных горшков, загадочно глядящих своими темными круглыми отверстиями с церковных стен. Одни были склонны видеть в них нечто в роде резонаторов, приспособления, рассчитанного на улучшение акустических условий храма, другие придавали им исключительно конструктивное значение. Больше всего их помещается в верхних частях храма и естественно предположить, что их применением имелось в виду облегчить тяжесть всей купольной системы. Вероятнее всего голосники имели и конструктивное значение, а одновременно являлись и резонаторами[87]. Особенно много голосников в церкви Николы на Липне и еще больше их встречается в некоторых малых церквах по Чудскому озеру, где стены их местами буквально изрешетены.

Наконец, надо упомянуть еще об одной особенности новгородских церквей, о так называемых «подклетах» или «подцерковьях», появившихся в конце XIV века, но получивших особенное распространение, начиная со второй половины XV века. Иногда эти подклеты являлись как бы нижними церквами, на что определенно указывают просветы в их алтарных частях, а также следы иконной росписи стен и ниши для образов, попадающеся в некоторых из них. Однако чаще всего это были просто кладовые, в которых хранилось церковное добро. Самый ранний подклет встречается в церкви Петра и Павла на Славне (1367 г.), за нею идет церковь Рождества на поле (1381 г.) и затем еще десять церквей XV и XVI веков[88].

X. Церковное зодчество Пскова

По общепринятому мнению, псковское искусство весьма немногим отличается от новгородского и в большей своей части является лишь сколком с последнего. В подтверждение такому взгляду обыкновенно ссылаются на знаменитое положение вича: «На чемъ старшiе задумаютъ, на томъ и пригороды станутъ». Этими словами определяется, будто бы «главная черта Новгородской общинной жизни, в силу которой искусство, а следовательно, и все памятники зодчества Псковской области могут идти подсказом о характеристике целого стиля Новгородско-Псковской архитектуры»[89]. Однако, чем больше углубляешься в изучение псковского искусства, тем больше проникаешься убеждением, что оно, при всем своем родсте с новгородским, обнаруживает совершенно определенные, одному ему присущие особенности, и если Псков немало получил от Новгорода, то и в свою очередь псковитяне многому поучили новгородцев.

Не надо забывать, что приведенное выше положение исходило от Новгородского веча и в Пскове не слишком обнаруживали склонность подчиняться указке из Новгорода. Известно, какую глухую борьбу вели псковичи с новгородскими ставленниками, причем дело доходило до открытого разрыва, как в 1337 году, когда они отказали в суде самому новгородскому владыке, не стали платить ему обычных при его «подъездах» пошлин и выгнали его наместника[90]. Борьба окончилась торжественным признанием со стороны новгородцев бывшего пригорода Пскова меньшим братом, столь же самостоятельным, как и старший (1347 г.). Уже эта небольшая историческая справка показывает, что не все, исходившее из Новгорода, принималось с безусловной покорностью псковичами и очень правдоподобно предположить, что и в Псковском искусстве не могло быть так уж много покорности и тем более раболепства, как это иным кажется.

И действительно, сравнивая даже древнейшие из сохранившихся памятников Пскова с новгородскими, мы уже ясно различаем некоторые особенности, ставшие позже типичными