Молния среди леса - Константин Малахов

– «Nature»? От…откуда он здесь?

Док перевел взгляд на Наседкину. Та нахмурилась, напрягая память:

– Да это ж этого…лысый который.

Мы с доктором переглянулись.

– Обронил он его как-то у колодца – добавила Галина Ивановна. – Я как раз пришла воды набрать. Он меня увидал и давай деру. Я его и звала и звала, а он ни в какую. Принесла домой, может придет – верну. Тимохе картинки понравились, с цветами.

Костомаров задумчиво покивал и взял свои палки, чтобы встать. Тут же Тимына мать спохватившись достала еще одну чашку, наполнила ее, заботливо подставила доктору табурет. Тот грузно сел на него, отпил чая и сказал:

– Ситуация следующая: симптомы очень похожи на воспаление легких. Насколько я уж могу судить. Лечение я назначу. Настоечку дам, собственного производства. А еще тут наш друг Митт, – мотнул головой в мой сторону, – подсобил нужным медикаментом.

Меня снова окутало смущение.

– Как и что принимать – я вам напишу. Попрошу в точности соблюдать мои предписания, – Костомаров строго посмотрел на хозяйку. – Без своеволия и сторонних метод.

Женщина кивнула, теребя пальцами край своего платка, который был накинут на плечи. Снова воцарилось молчание, нарушаемое лишь кашлем Тимы и похлюпыванием чая. Корней Аристархович сидел с широкой стороны стола, словно во главе нас с Наседкиной, сидевших по бокам.

– Скажите, Галина Ивановна, – обратился доктор к хозяйке, – у вашего сына вот такие вот простуды, хронические?

Заметил вскинувшийся непонимающий взгляд и уточнил:

– Болел таким раньше? И как часто?

Женщина посмотрела на угол, где ворочался ее сын:

– До переезда вроде бы и нет. Ему годов восемь кажись было, когда мы уехали. Тут холодно конечно. Говорю ему постоянно, чтоб одевался.

– Вы говорите, до переезда? Значит, вы также, как и я, не местная. Позвольте узнать, откуда вас занесло в эти леса?

Этот вопрос хотел задать и я. Моей целью здесь, как известно, были животные. Однако судьбы местных людей смогли зацепить меня не меньше, и я внимательно слушал историю это маленькой семьи.

Жила Галина Ивановна Наседкина очень далеко от здешних лесов, в месте которое она называла Сумщиной. Было там большое село, люди жили работящие, труд свой любили, шли по жизни с песней. С юных лет Галька была приучена к труду и не считала его зазорным или унизительным. Покормить скотину, убрать в хате, во дворе, помочь старшим – разве не так должен жить человек работящий? Девушка росла, хорошела, словно прекрасный фрукт под мягким солнцем Сумщины. Само собой, нашлись желающие сей фрукт отведать. Прошло время и юная девочка Галя стала Галиной Наседкиной – матерью. Конечно, были семейные разборки, боевые походы старших членов семей. Вроде и дело к свадьбе повернули, но жених вдруг перековал орало на меч и ушел служить в армию.

Годы наступили тяжелые. Революция гремела где-то там, в холодных неизвестных краях. Однако взрыв был такой силы, что эхо докатилось и до Галины Ивановны с соплеменниками. Земли у них хватало, трудолюбия тоже в достатке и это позволяло заготавливать много чудесных продуктов питания. Понятие «много» начинало становиться очень относительным, так как на плодородные эти земли пришли солдаты, управленцы – в общем строители новой страны. Они тоже хотели есть и пришлось делиться. Жители села стали работать больше, а есть меньше. Закаленный характер Галины принял это испытание, притом у нее с собой был огонек, согревающий в любую погоду и жизненную ситуацию. Сына своего Тимоху она всегда брала с собой: на пашню, в огород или в редкую прогулку к реке. Сама соорудила ему корзину для переноски, прикрепила кое-как кусок ткани, чтоб солнце не напекло малютке голову. Местных мужиков просить стеснялась, не приучена была на чью-то руку опираться. Да и мужское население впахивало эти годы не слабее своих волов, куда им еще рукодельничать. Мальчишка рос здоровым, рано начал бегать, радовался всему, чему только видел. Мог часами любоваться подсолнухом или даже сам, как тот же подсолнух, смотреть подолгу на облака. Дедушка Тимохи этому не удивлялся. Говорил, что очень ему это знакомо.

– Картинки малевал батько мой, – Наседкина махнула рукой в сторону пейзажа, привлекшего чуть ранее мой взгляд. – Раньше петухов бывало убегал…

Как-то в деревню приехал отряд, из новой власти. Плохого ничего не делали. Остановились у председателя, решали какие-то свои вопросы. И вот однажды, молодая мама Галя, идя по улице, видит, как ее сынок разговаривает с каким-то мужчиной. Поспешила к ним. Собеседник стоял перед Тимохой на одном колене, внимательно смотря мальчику прямо в глаза. Мать уже буквально на бегу обняла сына за плечи и с вызовом и страхом посмотрела на незнакомца. То был немолодой мужчина, в поношенном, но деловом костюме, при шляпе. За сидящими на узком сухощавом лице, круглыми стеклами очков виднелись любопытные глаза. Он буквально рассматривал мальчика. Вежливо поздоровался с Наседкиной, представился каким-то там доктором – многих слов Галина Ивановна тогда не поняла и не запомнила. Все таким же дружелюбным тоном этот очкастый доктор рассказывал, что Тимошка – очень интересный и важный для него мальчик. Дескать, он до революции вел какие-то исследования в душевных отклонениях, проводил процедуры лечения. Проводил опыты. Давайте, говорит, мамаша, я и ваше чадо пронаблюдаю, методики проверю, глядишь и вылечу парня. А если нет – то как ценен будет материал работы с ним в будущем. Страна и руководство оценят. С каждым его мягко сказанным словом пальцы Наседкиной становились все жёстче. Даже Тима уже удивленно посмотрел на маму. Когда же этот разговор закончился, она неуверенно покивала и на ватных ногах пошла в другую сторону, куда-нибудь, лишь бы подальше от него. В спину словно острые метательные ножи долетали фразы: "Я зайду", "Никуда не уезжайте".

Галина Ивановна все рассказала отцу. На семейном совете решили, что матери и сыну надо уйти вниз по реке и переждать где-то там, а дедушка обеспечит их пропитание. Оказалось, что ждать вечера было непозволительной роскошью. Уже на выходе из хаты к лугу их встретили. Солдат передал им безотказное предложение проследовать к товарищу доктору, на разговор. Бежать не стоило, Галина Ивановна не раз слышала о малом проценте человеколюбия новой власти. Себя было не жалко – стреляйте, но вот без нее кто за маленького Тимоху заступится. И расплакалась она очень сильно, навзрыд. От бессилия и невозможности что-то сделать. Тима тоже начал хлюпать носом, прижимался к ее подолу. Но дрогнуло что-то и в солдате. Словно самая жалобная и щемящая мелодия на свете – плач – заставила треснуть его неподвижную маску, как нота определенной частоты крушит стекло. Он выслушал Галю Наседкину молча, задумался. К нему вновь вернулась решительность, но она уже не пугала мать и дитя, они, хоть и с опаской, следовали за ним. Солдат посадил их в грузовик с провизией, уезжающий на железнодорожную станцию. пообещал сказать доктору, что не обнаружил мальчика, как и его родительницу. С грустью в усталых глазах посоветовал уехать на время куда подальше. Отец успел собрать дочурке какие мог пожитки, всунул туда картину. Солдат хмыкнул, посоветовал лучше взять побольше теплой одежды, но мужчина сказал, что никакая ткань не согреет так душу, как воспоминание о доме.